(с. 79). «Душа, не заглядывай в бездны: здесь, за железной решеткой, ты - среди гуголевских дубов» (с. 82). В Гуголеве Дарьяльский чувствует себя достаточно сильным, чтобы защитить невесту («…я охраню тебя от бедствий, от наваждений!» с. 82), хотя только что в лесу он молил о помощи ее как представительницу Гуголево: «Катя, родная - в теплой своей, Катя, постельке ты обо мне вспомни» с. 80.
Гуголево окружено железной оградой (символ духовного ограждения Дарьяльского от народа любовью к Кате). Славянская мифология наделяет круг и железо способностью отгонять бесовские силы (сравним круг, очерченный Хомой Брутом в церкви, повесть Гоголя «Вий»). Чары Матрены в этом круге не действуют.
Усадьба предлагает Дарьяльскому защиту - при условии, что он откажется от своих сомнений, примет обряды старины, станет подлаживаться под понятия о приличии баронессы Тодрабе - Граабен: «…вся она, бабка, в отливающем от жизни прошлом, и что князя Чиркизалари выше ставит она всех Вилламовицев и всех Брауманнов?» (с. 86). «Но сидящие здесь [в усадьбе - А. Н.] новой России не знают…» (с. 95).
Гуголево представляет собой элитное прошлое России, связанное с западной культурой. Но на этом Дарьяльский не успокаивается: он чувствует, что « … там, в гуще, вдали и все-таки на глазах, строилась, собиралась Русь, чтоб разразиться громкими громами» (с. 103), он изживает в себе старую Россию, ищет себе новый образ поведения. Его душа в поисках. « И он понял, что давно где-то затеряна его душа и что нет ее в Гуголеве…» (с. 116).
Но темные силы все-таки настигают Дарьяльского - через Чухолку (химика - оккультиста, нелепого по внешности и взглядам - символ пути, от которого отказался Дарьяльский): «Казанский студент являлся бессильным проводником всяких астральных нечистот» (с. 116). Бесы Чухолки толкнули под руку Петра, и довольно неприятная ситуация, которую могла бы уладить Катя, превратилась в серьезный скандал, из-за которого Дарьяльский покидает усадьбу.
Для него потеря Гуголева неразрывна с потерей Кати: «…дом уплывал от Петра к горизонту по зеленому морю дубовых крон; на корабле отплывала от жизни его принцесса Катя» (с. 126). Состояние природы подчеркивает душевные переживания Дарьяльского: «Только одни богохульники бражничают в ночи такие, воровские свои решают дела…» (с. 30).
. Для Кати Гуголево - свой топос. Именно она уговорила бабушку - баронессу позволить Петру жить в Гуголево и согласиться на обручение: «…хлопот сколько и сколько невидимых уловок изобретала ее головка, чтоб состоялось ее обрученье…» (с. 86). Гуголево - дом Кати, там она может позволить любую выходку: «… барышня взрослая, барышня знатная - семнадцатилетняя барышня, а как это она перед Барбосом изводилась, изгорбилась да шипела, и притом всерьез, совсем всерьез!» (с. 90). Следовательно, Катя связана со старой, застывшей, умирающей Россией. Но образ Кати неоднозначен: А. Белый постоянно называет ее глупой («А она, глупая девочка?..» с. 85, «…мысли ведь у глупых девочек не складываются в слова…» с. 94), однако она проницательна и чувствует в Дарьяльском «что-то большое и незнаемое» (с. 103). Она одновременно ребенок и женщина, прошлое и будущее России, ей присуще интуитивное, а не рациональное, познание. Катя готова покинуть уютное, защищенное, но ограниченное пространство усадьбы, но в отличие от Дарьяльского, она не поддается « голубям» (в лице нищего Абрама). За ограду Катя решается выйти только ради Петра, испытывая при этом сильнейшее душевное напряжение: «… и Кате страшно, крадется Катя одна, бледна; и Катя еще похудела» (с. 156). Шмидт (теософ, друг и прежде духовный наставник Дарьяльского) удерживает ее, - следовательно, обряды не только старой России,
но и старого Запада мешают новой России обрести свой путь, даже через пробы и ошибки.
Вторая и последняя встречи Кати и Дарьяльского происходит тоже вне Гуголева, но к этому времени Петр перешел к секстантам и вызывает у Кати только презрение и ужас. Путь сект, путь Востока тоже не подходит для новой России, а Дарьяльский понял это слишком поздно.
. Баронесса Тодрабе - Граабен не выходит за пределы Гуголева. Она из того поколения аристократов, для которых титул значит все, поэтому она была против обручения внучки с Дарьяльским: «… гордая бабка его всячески унижает - и его, и Вилламовица - Меллендорфа, на свое указывает богатство и знатность происхождения…» (с. 85-86).
Баронесса символизирует даже не Запад (как ее сын, Катин дядя, Павел Павлович), а Россию патриархальную, крепостническую, что подтверждается сценой крестьянского бунта (впрочем, легко усмиренного обещанием водки): «Ну, это все потом: ставлю вам, мужики, четверть, и по домам!» (с. 107).
Баронесса в своей усадьбе законсервировала прошлое с его вековыми традициями, не замечая, что жизнь, за которую она так цепляется, уже ушла. «Не так ли и ты, старая и умирающая Россия, гордая и в своем величье застывшая, каждодневно, каждочасно в тысячах канцелярий, присутствий, дворцах и усадьбах совершаешь эти обряды - обряды старины?» (с. 92).
. Ее сын, генерал, сенатор - явная карикатура на заимствование западной культуры, достойный потомок многих предков - чудаков с настоящей манией чистоты. В этом образе можно заметить некоторые черты образа Павла Петровича из романа Тургенева « Отцы и дети».
Причина приезда Павла Павловича в усадьбу - не столько угроза разорения, сколько ссора племянницы с ее женихом. Генерал дважды встречается с Дарьяльским и уговаривает его вернуться - в Гуголево и на Запад. «Вы человек Запада; ну, чего это пялите на себя рубашку?» (с. 225). У Павла Петровича есть своя точка зрения по вопросу пути России: Россия - монгольская страна, русские люди вырождаются, « подлинная культура вам [Петру - А. Н.] не под силу; оттого-то вы и чудачите» (с. 206).
Но для Дарьяльского « бритый старик » (имени которого он не знает) - искуситель, что подчеркивается упоминанием холодных рук (признак демонического начала). «"Не видит света, - думает Петр, - а руки-то!" Смотрит на руки, руки не светят: холодные руки, белые» (с. 225). « Отыди от меня, Сатана: я иду на восток» (с. 226).
. Евсеич тоже пытается уговорить Дарьяльского вернуться в Гуголево, но он не углубляется в философские материи - его мотивы проще: « И как-то вам не грех-с, себя да ее, ребенка малого, мучить: ведь ребеночек-с, барышня Катинька» (с. 245-246).
Евсеич - типичный лакей, не гражданин, а баронессин подданный, Гуголево он покидает, подчиняясь приказам Кати, - это снимает с него ответственность и позволяет выйти за границы своего топоса. «Ведь меня, почитай, кажный день барышня, Катинька, на село гоняла - с письмами» (с. 246). В этом случае Евсеич как бы принимает на себя функции Кати.
. Для «генерала Чижикова» (или графа Гуди-Гудай-Затрубинского, или Матвея Чижова) все границы проницаемы. У него нет никаких убеждений и предрассудков, он тащит все, что плохо лежит, при этом рассуждая об «агьяйном вопгосе». Он не только не испытывает никакого уважения к традициям старой России, но и вообще не способен на искренние чувства. (А. Белый сообщает о болтовне железнодорожных служащих: «… что будто не Скобелев он, ни разбойник Чуркин, ни даже граф Гуди - Гудай - Затрубинский, а просто - Матвей Чижов, агент третьего отделения» с. 109). После его отъезда у баронессы пропадают бриллианты, в краже которых обвиняют уже покинувшего усадьбу Дарьяльского (а позже в Овчинникове собеседник генерала Чижикова скажет: «Служащий из ломбарда божится, что вы изволили заложить чудеснейший бриллиантик - с - хи, хи!..» с. 167).
. Из всего вышесказанного можно сделать вывод: Гуголево символизирует старую, почти феодальную Россию помещиков и крестьян.
После скандала в Гуголеве Дарьяльский в сильнейшем расстройстве оказывается в Целебееве. Этот топос менее цельный, чем Гуголево, где все проникнуто единой традицией, поэтому для его исследования имеет большое значение выделения локусов.
. В Целебееве люди не живут, - они гостят, бывают проездом или просто проходят мимо, в чем важную роль играет дорога, пересекающая луг в центре села. «Смышленые люди сказывают, тихо уставясь в бороды, что жили тут испокон веков, а вот провели дорогу, так сами ноги по ней и уходят» (с. 21-22). «Как начнет, бывало, болтливая баба по пальцам пересчитывать именитых гостей, - кого-кого не насчитает…» (с. 31). «Всякий люд гонит мимо невидимая сила» (с. 22).
. Дарьяльский живет в доме Кудеярова, который находится в овраге, как бы в селе, но и в стороне от других изб. В самом Целебееве он бывает или у Шмидта, снимающего там дачу, или в чайной, или на пруду.
. Персонажей, постоянно живущих в Целебееве, немного, они относятся скорее к сатирическому плану изображения в романе (носящему явные черты гоголевской традиции, в частности, «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород»), чем к символическому. К персонажам, своим для этого топоса, относятся: отец Вукол, его жена, дьячок, лавочник Иван Степанов и его сын Степан Иванович, отчасти Матрена и Кудеяров. Их, как и других постоянных жителей Целебеево, отличает отсутствие сплоченности, доброжелательного интереса друг к другу и теплых соседских отношений, лицемерие. Иван Степанов, степенный и богобоязненный (по ироническому выражению Белого), не терпит возражений: «…этому не перечь: живо сдерет с тебя шкуру, без штанов по миру пустит, жену обесчестит; а уж красного петуха ожидай…» (с. 31). Знатный, трудолюбивый поп - молитвенник, выпив лишнего, начинает изображать взятие Карса: «… а поп воображает: согнется в три погибели: голова в плечи уйдет и - шарк в кусты…» (с. 32). И вообще, «… не видано нигде, чтобы друг с другом в ладу жили славные соседи… Соседи разойдутся, будут друг друга подсиживать и подпаливать да перемалывать, доносами изводить: глядишь - один другого пеплом развеет по ветру» (с. 33).
В качестве важнейших локусов в топосе Целебеево мы выделили: чайную, дом отца Вукола, пруд, лавку Ивана Степанова, церковь, дачу Шмидта.
. Чайная находится у дороги, там останавливаются все проезжие, обсуждаются все местные сплетни и новости: от обвинения Дарьяльского в краже бриллиантов до модной песни. Там совершаются судьбоносные прозрения и поется на мотив псалма всякая чушь. Чайная - это Целебеево в миниатюре: и там, и там - разные люди с разными интересами, которых связывают водка и сплетни.
. Дом отца Вукола является традиционным местом вечерних сборов местных жителей: дьячка, отца Николая, урядника, Ивана Степанова, уткинских барышень. В гости туда иногда заходят Дарьяльский, Катя, Шмидт и Фекла Еропегина. «У попа сидит урядник, Иван Степанов, лавочник, и уткинская барышня» (с. 222). Жизнь в этом доме проходит под знаком вальса «Невозвратное время», который иногда звучит здесь: дебелая бранчливая попадья была когда-то нежной девушкой, а теперь дает шлепки «не во время подвернувшемуся попенку, слюняво жующего краюху и с неумытым носом» (с. 28); поп был галантным кавалером, а теперь слишком часто тянется за обедом к рябиновке; шесть дочерей украинского помещика были девицами на выданье, а стали старыми девами. Даже Дарьяльский оказывается у попа уже бывшим женихом Кати. У попа, попадьи, их обычных гостей нет будущего, и им ничего не остается, кроме как сплетничать: «… и стоял птичий щебет, исходивший из шести розовых ротиков, да попискиванье о всех новостях, происходящих в круге…» (с. 28).
. Пруд в романе появляется только в связи с Дарьяльским или Матреной. Если у пруда появляется еще кто-то, то обязательно рядом Матрена или Дарьяльский. Пруд становится одним из тех мест, где возникает мистическое пространство. «Смотрит - тянутся нити, подергиваются нити, в ясном нити свиваются воздухе; и Петр думает: это не нити, а души…» (с. 220). До встречи с «голубями» пруд вызывал у Дарьяльского печальные раздумья, ощущение опасной тайны: «… и висит над прудом, висит, простирая лохматые руки, дуплистая березонька много десятков лет, а что видывала - не скажет… Вздрогнул Дарьяльский, будто тайная погрозила ему опасность, как грозила она ему не раз…» (с. 24). После встречи с «голубями» тайна открывается Петру именно на пруду, когда его ничто не отвлекает.
Матрена поет на пруду жалобные песни, не то духовные, не то срамные. У пруда она пытается вырваться из власти Кудеярова. «Часто видели ее на мостках; сидит на мостках и белья не полощет - в воду смотрит, как там теплятся звезды» (с. 36).
. Лавка Ивана Степановича - источник его дохода. Свои дела он ведет, не гнушаясь никакими средствами - ни мошенничеством, ни угрозами, ни поджогами домов несогласных. «… Родитель его, Иван Степанов, был нрава крутого; на восток и на запад от Целебеева он палил, и гноил, и поганил раззором наши места: так себе - деньгу сколачивал» (с. 136). Это типичный купец - самодур даже по внешнему виду: «… из себя благолепный, борода лопатой, волосы в скобку, сапоги бутылками, с набором, со скрипом, всегда смазаны дегтем, при медных часах» (с. 31). Однако он не прочь приударить за Матреной. «…ей показалось, что узнала она подглядывателя - не милого барина вовсе: борода у этого подглядывателя лопатой» (с. 146). Иван Степанович блюдет свои интересы даже когда благодарит отца Вукола: «Не оставался у попа в накладе и Иван Степаныч: засылал к попадьихе с гниловатым ситчиком (на баску), подчивал лежалыми леденцами…» (с. 33). В Целебееве лавка Ивана Степановича - островок купечества, изображенного гротескно - сатирически.
. Целебеевская церковь появляется только в самом начале романа, - потом ее вытесняют собрания секты «голубей». В идеологическом плане церковь не может бороться с «голубями» за прихожан: достаточно полно характеризует ее пьяные выходки отца Вукола, его обычный сбор дани с прихожан, а также то, что в виде одного из святых на стене церкви написан Иван Степанович (на чьи деньги церковь ремонтировалась). Святое место превратилось в столь же беззастенчивый источник наживы, сколь и лавка. «Колченогий же столяр ходил, ходил в церковь, да и не стерпел - прямо к попу: "Так, мол, и так, батюшка, - срамота-то какая". Но поп и глазом не сморгнул: "А ты, - говорит, - еще докажи, что тут есть намеренное сходство, а не случайное совпадение ликов…"» (с. 34). Даже сектант оказался праведнее священника.
. Дача Шмидта возникает только в связи с Дарьяльским, внутренняя обстановка - всего один раз, когда Петр окончательно порывает с путем Запада. Дача наполнена всевозможными атрибутами теософии: различными книгами по магии, астрономии, истории, философии, каббалистическими рисунками, знаками, диаграммами… Однако Дарьяльский уже не верит гороскопам: он решил, что Кудеяров укажет ему путь спасения России. «Но Дарьяльский встает: в окно на него бьет поток солнца.
Тебе больше нечего сказать?
Ничего.
Прощай: я от вас ухожу - не к твоим, а к моим; ухожу навсегда - не поминай лихом» (с. 163).
Дача выступает как последний оплот пути мистического знания.
. В результате рассмотрения локусов в составе топоса Целебеева мы пришли к выводу, что оно отражает состояние России накануне революции 1905 года:
опошление веры (церковь),
дикий капитализм (лавка),
мистические поиски, зашедшие в тупик (дача Шмидта),
понимание безысходности существования (дом отца Вукола),
подозрения о чем-то тайном и ужасном, чего лучше не знать,
ложное прозрение (пруд).
Полнее всего разброд умов и мнений России этого времени отразился в локусе чайной.
Глава третья. Топос провинциального города
Следующий по количеству персонажей - топос, представляющий собой провинциальный город, затронутый капиталистическим влиянием и включающий город Лихов, город Овчинников, лиховский поезд, идущий из Овчинникова. С этим топосом связаны Еропегины, Павел Павлович, Абрам, медник Сухоруков, Чижиков, в Лихове появляется Дарьяльский.
. Дарьяльскому Лихов кажется единственным спасением не только жизни, но и души, началом новой жизни с чистой страницы: «…Будут дни - и странные этих недель приключения издалека покажутся ему разве что эпизодом, разве что тяжелым, давно забытым сном…» (с. 261). «…быстро, свободно теперь он [Дарьяльский] шагал по направлению к станции; еще полчаса - и все будет кончено; его постыдная связь с этой местностью оборвется навеки» (с. 267). Он чувствует себя готовым освободиться от всех голубиных наваждений, даже от Матрены - свое будущее он видит в Кате. «…и он думал о Кате, как оттуда, из нового мира, к Кате вернется свой, улыбаясь - и свободный от прежних бредней» (с. 261). Но Дарьяльский опаздывает на поезд по вине Сухорукова, и Лихов становится ловушкой. Петр в глубине души понимает, что его ждет гибель, он всюду видит знамения смерти. «…ему показалось, что прибыл он из лазурного мира в вокзальное помещение; и оттуда прямо выбыл - в город теней…» (с. 268). Даже в названии города Дарьяльскому видится нехорошее. «Петр чуть было ему [меднику] не сказал: «Все тут у вас люди - лихие», но вовремя удержался» (с. 269). Лиховец, идущий следом, был «ни высокий, ни низкий, но беззвучный и тощий и при этом с двумя явственными рогами» (с. 270). Думая переночевать у знакомых, Дарьяльский попадает в гнездо «голубей», где его убивают - при активном участии медника. «Еттой я ево сопственной ево палкой, которую он у меня в дороге вырывал» (с. 280). Деревянная палка-трость выступает здесь как часть мирового древа, для многих народов символизирующего организацию вселенной, мировой порядок, который сектанты грозят разрушить (подробнее об этом мы скажем далее, исследуя топос леса).
. Все это пространство пронизано властью «голубей». В городе Овчинникове, где Еропегин с Чижиковым в компании губернских дворян и богатеев веселились с певичками, наваждение «голубей» очень сильно. Луку Силыча тянет домой, и Аннушке Голубятне, ключнице и одной из «голубей»: «…сладкая слабость и головокружение уносили его домой к Аннушке к Голубятне; что певички! Вот Аннушка - так уж Аннушка! …От всего теперь здесь Луку Силыча мутит» (с. 168). Из-за воздействия «голубей» Еропегин не может осуществить свой план по присвоению за долги имения Гуголево, так как теряется перед Павлом Павловичем Тодрабе-Граабеном, (с которым он едет одним поездом). «… вот ведь барон-то он и забыл, а придется, придется с бароном ему говорить о делах; а дела-то нечистые; а барон-то - сенатор "по юридической части"» (с. 171-172).
. Павел Павлович, которому ничто не мешает, легко доказывает Еропегину беспочвенность долговых требований. «Я вам советую лучше самим отказаться от требований; в случае суда я упеку вас в тюрьму…» (с. 174).
. В Овчинникове последний раз упоминается Чижиков, у которого вдруг появились деньги - после того, как он заложил один бриллиант. Именно Чижиков передал Еропегину вексели баронессы Тодграбе-Граабен, и Лука Силыч характеризует своего невольного помощника весьма нелестно: «…опивало он, обжирало, да к тому же - и вор, сыщик и скандалист» (с. 169).
Таким образом, город Овчинников выступает как локус разоблачения, показывая истинные лица Еропегина и Чижикова. Локусы станции и поезда выполняют ту же функцию.
. Наиболее важным локусом в топосе провинциального городка является дом Еропегиных в городе Лихове. О значении Лихова для Дарьяльского мы уже говорили выше. Остановимся на других персонажах, связанных с этим локусом.
Прежде всего это место собраний и тайных ритуалов секты «голубей». Фекла Еропегина, «лепеха с земляничкой на губе» (с. 61), к началу действия уже три года покровительствовала «голубям», помогала деньгами, вышивала ризы и даже приобрела станок, на котором печатались воззвания к народу - «и воззвания же подстрекали народ на восстанья против попов да за одно уж против властей» (с. 61). Кудеяров воспользовался несчастьем женщины, обделенной красотой и нелюбимой мужем, чтобы получить финансовую поддержку, и беззастенчиво распоряжался ее деньгами. «…а уж как на кого глаз направит столяр, конечно, - не выйдет тот из-под власти его, словом, Фекла Матвеевна после того не мужнина жена - столяровская богомолица стала…» (с. 62).
Под воздействием силы «голубей» стал изменяться сам дом. «…вспомнил про стрекотанье да шиканье по углам Лука Силыч, вспомнил, как стены дома на него вот более году хмурятся» (с. 177). Влияние «голубей» на Феклу Матвеевну настолько сильно, что она подливает мужу в еду отраву, не подозревая об этом: «…зелий тайком подливала ему [Луке Силычу] в чай, зелий, присланный столяром…» (с. 63). В кабинете Еропегина (в его отсутствие) пили чай и обсуждали политику медник Сухоруков, башмачник и Какуринский.
. В бане секта устраивала бдения, на которые приходили целыми семьями: « …стал еропегинский дом - голубятник (к тому времени более двухсот голубей поразвел столяр…)» (с. 62). Очень ярко эти бдения характеризует их сторож, обходящий баню с колотушкой (внутрь его не пускали): « …с красной бородой детинище, с красными веснушками и почти что с красными глазами» (с. 62). (Заметим, что красный у славян - цвет огня, причем огня подземного.) «…иные шушукались, что Ивана поглотит геенское пламя…» (с. 72).
. Сам Лука Силыч подозревал что-то, но предпочитал не видеть, потому что жена не мешала ему ездить к певичкам и такое положение дел его устраивало, - пока он не обнаружил, что кто-то чужой побывал у него в кабинете. Но как только он начинает выяснять, что творится в его доме, медник вынуждает Аннушку подсыпать Еропегину смертельную дозу якобы лечебной травы, которая приводит к параличу. «Там, там, в спальне, лежит что-то бледное, жалкое, без языка; но это не Лука Силыч, что же это такое?» (с. 185). Дом стал для него склепом.
. Медник в Лихове (как и везде, где появляется в романе) - авторитетный «голубь», его побаивается даже Кудеяров. «Петр догадывался, что легла между ними [Кудеяровым и медником] позорная тайна…» (с. 240). Он крайне самоуверенный и самодовольный человек, он постоянно подчеркивает свой ум. «Я еще не встречал человека умнее себя» (с. 178). «Нет уж, вы всыпьте: опять говорю - политичнее себя не встречал» (с. 181). Если Кудеяров еще питает к церкви какое-то уважение, то Сухоруков - полный атеист, не признающий ни церкви, ни Бога. «…только - греха нет; ничаво нет - ни церквы, ни судящего на небеси» (с. 250). «…што куренок, што человек - одна плоть; и греха никакого тут нет; одинаково завелись и люди, и звери, и птица - на один фасон; и как я тебе по дружбе сказал, то ты меня должен за это благодарить…» (с. 254-255). Такова его философия.
. В доме Еропегиных появляется и нищий Абрам с голубем на посохе. В дополнение к своей обычной миссии бродячего проповедника «голубиного духа» и шпиона, он еще и связной между «голубями» при доме Еропегиных и Кудеяровым, один из столпов «голубей». «…все склонились перед распахнувшейся дверью, когда нищий попрал порог, величаво пристукнув тяжелым посохом…» (с. 70).
. Из всего сказанного можно сделать вывод, что локус Лихова представляет собой изображение провинциального города, испытавшего влияние новых, капиталистических общественных отношений, но еще более сильное влияние на город оказывают «голуби» и в предфинальных сценах Лихов предстает Дарьяльскому мистическим пространством, населенным инфернальными существами. В отличие от других локусов, он имеет прямую авторскую оценку. Входящий в состав крупный локус Овчинникова вместе с локусом станции и поезда выполняет функцию разоблачительного пространства.
Глава четвертая. Топос леса
С рассмотренным нами только что топосом Дарьяльский связан менее тесно, чем многие второстепенные персонажи: он появляется только один раз, в самом конце романа. С топосом леса Дарьяльский связан теснее, более того, когда Петр попадает под влияние «голубей», лес становится для него своим топосом.
. Впервые Дарьяльский появляется в лесу ночью, возвращаясь из Целебеева в Гуголево, до встречи с Кудеяровым и до фактического знакомства с Матреной. Тогда лес представляется Дарьяльскому образом его собственной жизни, в которой он запутался: с одной стороны, Катя, не только как женщина, но и как все светлое, чистое, благородное, в его душе. С другой стороны, рябая баба (имени которой он пока не знает), разбудившая в нем темные, неведомые силы, от которых Петр пытался спастись в Гуголеве. «…день, взгляд, миг рябой бабы, - и свет, и путь, и его души благородства обратились в лес, в ночь, в топь и в гнилое болото» (с. 80). В этом эпизоде лес становится отображением душевного состояния Дарьяльского. «Стой! Заблудился я!» - прошептал Дарьяльский» (с. 80). Кроме того, лес предстает как враждебное человеку пространство (что является обычным в мифологической традиции многих народов, в том числе и древних славян): «…Грозные его обступали с одного бока сосны: шуршался орешник с другого с боку - с левого… папоротники, серые, злые, омочили колено…» (с. 79). «…однажды, говорят, на пне целебеевцы видели, в лунном здесь луче, бритого каторжника мертвый лик…» (с. 79).
Враждебность леса связана с образом волка. Дважды упоминается волчица: «…сколько раз подвывала в лесу волчиха» (с. 80). Дарьяльский вспоминает случившееся с ним такой же ночью происшествие и заученную тогда фразу «Волк по-славянски ВЛЪК» (с. 81). Дважды сам Петр говорит о наваждении, одолевавшем его в лесу, но еще верит, что может спастись от наваждений в Гуголеве. «Вспомнил я - и прочь, сгинь, пропади наважденье! (Ноги хрустят по дорожке, задушенной зеленью; и уже светает)» (с. 82). После скандала в доме баронессы Дарьяльский снова оказывается в лесу в грозовую ночь (по пути в Целебеево). Лес указывает ему путь ветром, как бы подталкивая на Восток. «…листья, ветви, сухие прутья теперь отрывались в тусклую мглу востока.
Туда - на восток, в мрак, в беспутство: Катя, Катя, куда мне идти?» (с. 127).
Темные силы одерживают верх, и вот уже Дарьяльский бражничает в чайной, валяется в канаве и свистит, вызывая из избы столяра Матрену.
Первая встреча Дарьяльского с «голубями» происходит именно в лесу, куда его вызывают ночью. Встреча назначена под старым дубом - одним из наиболее почитаемых в славянской мифологии деревом (дубам поклонялись, даже приносили жертвы). А. Белый намеренно подчеркивает древность дуба, посвящая целый абзац историческому прошлому, которому могло быть свидетелем это дерево. По нашему мнению, в данном случае дуб является персонификацией мирового древа, то есть оси, центра мира, отображающего устройство мироздания, его порядок.
Но в этом дубе - огромное дупло. «Пятисотлетний трехглавый дуб, весь состоящий из одного только дупла, свои три простирал венца в отгорающий вечер…» (с. 143). И в этом дупле Дарьяльский ждет «голубей»; в дупло забирается Абрам, уговаривая вступить в их секту; в дупле Петр встречается потом с Матреной; там за ним подглядывает Кудеяров в обличии петуха, - таким образом, дупло связано с «голубями». «Голуби» разрушают устройство мироздания, под влиянием сектантов мировой порядок искажается: голубь с ястребиным клювом разрывает грудь молящимся, спасающий по преданиям от нечисти петух поет в неурочное время («…лишь горластый петух не в урочный час распоется на насесте, и никто не вторит ему…» с. 130) и оказывается созданием Кудеярова («…теперь, душой витая в пространстве, нагнал на Петра по дороге в Лащавино; застигнет его на дороге у дуба; там, отыскав, на него изрыгает свои столяр слова-пламена: выпорхнет слово, плюхнется о пол, световым петушком обернется…» с. 211). Даже свет и огонь, спасительные, очищающие силы, оказываются под властью сектантов. «Хлынул изо рта [Кудеярова - А. Н.] света поток, и - порх: красным петухом побежало оно по дороге вдогонку Дарьяльскому» (с. 211).
Непременным признаком «голубиных» бдений оказывается именно нарушение законов природы, миропорядка, что и символизирует дупло трехглавого дуба.
Появление в лесу Кати, Евсеича и Шмидта связано с Дарьяльским.
. Катя оказывается в лесу, чтобы найти Шмидта и узнать от него о Петре. Лес для нее враждебен, как вначале для Дарьяльского, она в постоянном нервном напряжении после полученного письма, которое сообщает о романе Петра с «пришлой бабой». Одна за пределами Гуголева (то есть своего топоса) Катя ничего не может сделать: она всего лишь испуганная девочка. «Ее глаза - точно кусочки ночной синевы, дозирающей на Катю из черного, вокруг обступившего, кружева листов: останавливается Катя… и плачет» (с. 157).
Шмидта Катя нашла в доме отца Вукола. Заметим в скобках, что «Вукол» по-украински «волк», волк же несколько раз упоминается в его доме в сплетнях про оборотней. «В окрестности тут недавно бегал волчонок; кто-то ему и заглянул в буркулы: кроткие волчонка буркулы ровно человеческие глаза; а по-моему, то вовсе не волк…» (с. 226). Мотив оборотничества, частый в мифологиях различных народов, появляется и в связи с Петром, которого видит в лесу Катя. «…в круге белого света, как дикого волка протянутая голова, протянутая голова Петра…» (с. 159).
. Шмидт провожает Катю домой, утешая ее своим объяснением поступков Петра; его мистическая трактовка приравнивает торжество неких темных сил над Петром к торжеству врага «над светлым будущим родины нашей» (с. 159). Для Шмидта лес - символ того искушения, которому (по его мнению) подвергается Дарьяльский. Петр может выдержать и дойти до всего сам, а Кате это недоступно: она неминуемо запутается в хитросплетениях темных сил. Поэтому Шмидт удерживает ее - в прямом смысле от поисков Петра в ночном лесу и в переносном - от вмешательства в искушение Петра. По мнению Шмидта, остается только молится за Дарьяльского. «Примиритесь, Катерина Васильевна, не приходите в отчаянье: все, что ни есть темного, нападает теперь на Петра; но Петр может еще победить… Пока же молитесь, молитесь за Петра!..» (с. 159). «Стойте, ни с места: если сейчас уйдете за ним, не вернетесь обратно!» (с. 159).
. По приказу барышни Евсеич почти каждый день ходил к Шмидту с письмами для Дарьяльского, искал Петра в лесу. Лес не оказывает на него особого воздействия - вероятно, потому, что он подчиняется приказам Кати и это не его самостоятельное решение. «…и в этот же памятный день Евсеич, нахлобучив картузик, поплелся из усадьбы в наше село - с письмом; здесь у нас все кого-то искал, да так и ушел ни с чем» (с. 139). «Батюшка, Петр Петрович, - кхе, кхе, кхе, - что же это будет такое с нами? Сжальтесь - на барышню посмотрите; барышня убивается, плачет!» (с. 156).
. Матрена в лесу чувствует себя достаточно уверенно и ведет себя с Петром вполне свободно: смеется над ним, дерзко отвечает, но и кокетничает, поскольку «голуби» приказали ей завлечь «барина». «А сама улыбается, - глазами посверкивает, а глаза-то - косые… из-под пяток своих в нос ему Матрена закидывает пыль…» (с. 143).
Матрена не боится, даже когда Петр начинает выслеживать ее в лесу. Она считает себя достаточно сильной, чтобы отбиться от любого из троих следящих за ним мужчин (тем же, чем и Петр, занимаются Иван Степанов и Степан Иванов), и боится только того, что лавочник узнает про политическую деятельность «голубей» и донесет властям. «… нет, нет и затрещит хворост, веточка закачается, хотя и нет ветру; Матрена же вовсе не страшно; коли захочет сама, барин даст от нее здорового стрекача» (с. 146). «…и не о том она задумалась, что ей стало боязно за себя; опечалилась тем, что следят: как бы самого, что ни на есть главного, не подсмотрел бы Иван Степанович: ее молитв да духовной вольности поведения… Чуть что - донесет: и власти на голову тебе нагрянут…» (с. 146). Дарьяльским, она не обращает внимания ни на что вокруг, когда торопится к дубу: «…бежит; прыг через кочку, через другую: шууу - с дерева от бега ее поснимались грачи; трескает хворост в ногах, очи месяц слепит» (с. 212).
«Милуясь» с Матреной, Дарьяльский разрушает устройство мироздания, поскольку этим (хотя и неумышленно) способствует выполнению планов сектантов - не зря местом их встречи становится дупло дуба.
. Кудеяров появляется в лесу только из-за Матрены и Петра, чтобы знать, как протекает «делание». Сам по себе лес не имеет для Кудеярова особого значения (как и для Матрены). «Ревность ли, любопытство ли все кидает его к тем местам, где любовные они правят ночи; ходит, плюет, в бороду дует, руки - костяшки к тем лесным подымает местам: тучами силу на них нагоняет» (с. 212). Не успевая за Матреной, Кудеяров посылает вместо себя свои слова в виде красных петухов. «Что за странность: большой красный петух под луной перебежал ему [Дарьяльскому] дорогу» (с. 211). «Мертвенно клохочут у самого горла сухие обрывки проклятий, молитв, наговоров и криков: выхаркиваются кашлем; все это пестрое стадо, выплеванное столяром, погнались теперь за Матреной, сам же столяр, откашливаясь, сидит на пригорке…» (с. 213).
. Еще один персонаж, появляющийся в лесу, лавочник Иван Степанович. Его интересует Матрена и то, что творится в избе Кудеярова: держа всех в кулаке и не стесняясь в средствах укрепления своей власти, он чувствует себя хозяином здешних мест. «Долго еще дозирал под окном целебеевский лавочник, и лихие нашептывал под окном он угрозы: "Погоди, запоешь у меня, старый сводник!"» (с. 158). Иван Степанович даже попытался расправиться с Кудеяровым своим обычным способом - подпустить красного петуха. «…в прошлую ночь видел он [Степка] довольно-таки явственно, как родитель его… копошился у избы, таскал хворост, облил его из бутылочки чем-то… еще немного - и встал бы красный петух над избой столяра» (с. 165).
. Таким образом, для Дарьяльского лес является изображением его собственного душевного состояния, для Кати - враждебной силой, для Шмидта - символ искушения Дарьяльского, для Евсеича, Матрены, Кудеярова, Абрама и Ивана Степановича он особого значения не имеет (для четырех последних персонажей лес является своим топосом).
Необходимо также отметить, что топос леса в романе двойственен: с одной стороны - враждебное Дарьяльскому и Кате пространство, связанное с «голубями», с другой стороны - имеющее персонализацию мирового древа, которое «голуби» разрушают, искажая законы природы.
Глава пятая. Топос дороги
роман серебряный голубь
Связывающая все рассмотренные выше области художественного пространства дорога является, по нашему мнению, самостоятельным топосом. Андрей Белый неоднократно подчеркивает мистическую силу дороги, ее влияние на людей и то, что она обладает собственной злой волей. «…всякий люд по дороге гнала невидимая сила: цыгане, сицилисты, городские рабочие, божьи люди так бы и проходили…» (с. 36). «…валандаются парни, валандаются, подсолнухи лущат - оно как будто и ничего сперва; ну, а потом как махнут по дороге, так и не возвратятся вовсе: вот то-то и оно» (с. 22). «Врезалась она [дорога] сухой усмешкой в большой зеленый целебеевский луг…» (с. 22). По дороге проезжает и «красный чорт» - автомобиль, его водитель - «господин с жидовски - татарским лицом» (с. 164), - намек на азиатскую угрозу.
. Дарьяльский показан на дороге уже в самом начале романа, идя по ней, Петр ощущает странную печаль, его одолевают «дивные думы», его душа тянется к чему-то неясному, заставляя забыть и искусство, и любимую девушку. «Шел Дарьяльский, раздумывал: "Чего мне, чорт меня побери, надо? Не хороша ли моя невеста? Разве она не любит меня? Я ли ее не искал вот уже два года: нашел, и …прочь вы, дивные думы, прочь…"(с. 25). «И, закручивая ус, Дарьяльский пошел к попу, насильно вызывая в душе образ Кати, а под конец затвердил на память любимые строчки из Марциала; но Катя оказалась не Катей вовсе, а вместо строчек из Марциала, неожиданно для себя, он стал насвистывать: "Гоо-ды-ды заа гаа-даа-мии праа-хоо-дяят гаа-даа…"» (с. 27).
Дорога для Дарьяльского - не его топос. Всякий раз, когда Петр появляется на дороге, Андрей Белый описывает его сильное душевное потрясение, глубокие переживания: сразу после первой встречи с рябой бабой (Матреной); чуть позже, возвращаясь в Гуголево; после скандала в Гуголеве; перед «деланием» голубиного дити; после отъезда из Целебеева. Во всех этих случаях потрясение Дарьяльского связано с «голубями»; с их влиянием (первые два случая), с действием их силы (четвертый), освобождением от их влияния (пятый случай). В третьем случае непосредственного влияния «голубей» нет, но автор открытым текстом говорит о вмешательстве нечистой силы - бесов, спровоцировавший скандал Чухолка назван «бессильным проводником всяких астральных нечистот» (с. 116), к которым, без сомнения, относится и секта «голубей». «…казалось, рой бесенят в оскорбленной этой сидевших, как в Пандорином ящике, оболочке [т.е. Чухолке] вылетал наружу, закружился невидимо и вошел в его грудь…» (с. 124). «…бесы теперь, разорвавшие самосознание Чухолки, проницая тела этих обезоруженных гневом людей, такой подняли вихрь…» (с. 125).
На дороге Дарьяльский, уже прочно увязший в сетях «голубей», встречает Катю. Но это ничего не меняет: Петр полностью погружен в видения, он находится в «голубином» пространстве, перенося реальный мир те чувства, которые испытывает там, и поэтому поступает совершенно несообразно ситуации. «Ненаглядная деточка, давненько мы с тобой не виделись…» (с. 222). «Пьяный от воздуха, Петр не понимает безобразия того, что только что произошло» (с. 222). После всего, что случилось за это время, такое поведение Петра вызывает в Кате лишь презрение и ужас «…но вот Катя презрительно поджимает губки; синий ужас светится уже из-под ресниц; щелкает хлыст, и рысак чуть не сбивает Дарьяльского с ног» (с. 222).
Вновь Дарьяльский думает о Кате по дороге в Лихов в попытке сбежать от сектантов, связывая с ней свою дальнейшую судьбу. «…и он думал о Кате, как оттуда, из нового мира, и Катя вернется своей, улыбаясь, - и свободный от прежних бредней» (с. 261). Дарьяльский вспоминает прошлое как тяжелый и нелепый сон, сожалея только об одном - о Матрене. По дороге Петр ведет психологический поединок с везущим его медником Сухоруковым. Ряд странных происшествий (осведомленность медника о цели поездки, преследующие их дрожки, якобы развязавшийся хомут, попытка медника отобрать трость) открыл Дарьяльскому намерения Сухорукова, но догадка не выходит из подсознания, и вскоре он уже ругает себя за подозрительность. «…в бессознательной же души глубине все это для него с некоторого времени перестало быть даже вопросом» (с. 265). «Он вздохнул облегченно, что с медником у него так все это обошлось просто; он корил себя за позорные подозренья…» (с. 267).
Таким образом, для Дарьяльского дорога - связанный с «голубями» топос, причем на дороге Петр появляется тогда, когда мистическое пространство еще (или уже) не является его топосом.
. Для Кати топос дороги тоже не свой. Она показана на дороге только один раз, и с точки зрения Дарьяльского, поскольку дорога связана с «голубями» чуждым Кате.
. На дороге Кудеяров встречается с Абрамом. Для Кудеярова дорога не свой топос. Он появляется на дороге только раз, для важного разговора с Абрамом - даже поджидая разных гостей, Кудеяров никогда не выходит на саму дорогу. «…столяр вылезал на холмик, и, приложивши руку к хворому своему лицу, все посматривал вдаль по дороге… Нет никого. Опять в свое логово заберется столяр: посидит, посидит в красном углу под образами; и опять ему не терпится, и опять выйдет на холмик…» (с. 39). Этот разговор касается самых важных для «голубей» тем и планов: духовной собственности, воплощения духа, исполнения тайны - «делания», причины выбора столяром Дарьяльского («Духом, он духом на все - на травинку, на Катьку свою, на все духом он исходит…» с. 58), отравление Еропегина ради денег.
. Большое влияние дорога оказывает на Степку, сына Ивана Степанова и тоже «голубя». «Сам на пыльную Степка дорогу не раз заглядывался: так на дорогу ноги его и несли, так бы и ушел - дали, дали…»(с. 147). Для легко увлекающегося Степки дорога становится символом дальнейшего развития, совершенствования. «Однажды забежал Степа и сообщил, что он даже не сицилист, а важная птица…» (с. 142). Ему единственному удается уйти из секты. «Больше не возвращался Степка в Целебеево никогда: знать, дни свои он упрятал в леса…» (с. 166). Вернувшись к мирозданию, его истинному, ненарушенному порядку Степка спасается от «голубей».
. По одному разу на дороге появляется Фекла Еропегина и медник Сухоруков, оба по причинам, связанным с «голубями»: Фекла - побывать в Целебееве (…здесь места ароматные, места благодатные, места святые, духовные…» с. 182), медник - чтобы убить Дарьяльского.
«Голуби» настолько завладели Феклой Матвеевной, что, узнав о параличе мужа, она продолжала радоваться. «Странное дело: Фекла Матвеевна читала записку, а в душе ее звучало властное приказание: «Все, что ни будет отныне, хорошо: так надо…» (с. 184). «Сердце приказывало ей плакать и ужасаться, но Фекла Матвеевна, принимая известие, как сон, давно от нее отошедший, продолжала радоваться…» (с. 185).
Медник Сухоруков ни разу не показан в мистическом, «голубином» пространстве, поскольку Кудеяров не имеет над ним власти. Все поступки медника по дороге в Лихов имеют целью улучить момент и убить начавшего подозревать неладное Дарьяльского. Сухоруков боится не греха, а того, что «барин» окажется тайным агентом полиции. «Соглядатай! - растревожился пуще прежнего про себя медник; руки его тряслись: и сплоховал же столяр, поди, теперь, как с таким поступить?» (с. 262).
. Из всего сказанного можно сделать вывод, что топос дороги является пространством, связанным с «голубями» и их воздействием, но не ограниченным только этим, а также (в соответствии с мифологической традицией многих народов) символизирует развитие, совершенствование, искаженное сектой «голубей» в своих целях.
Глава шестая. Топос дома Кудеярова
Следующим по количеству персонажей топосом является дом Кудеярова. По нашему мнению, это именно топос, поскольку
) изба столяра находится не в самом Целебееве, а в овраге, в стороне от других изб;
) ни в каком другом доме села не возникает мистического пространства;
) для Дарьяльского переселение в дом Кудеярова сопряжено с сильным душевным напряжением и изменением мировоззрения.
Мистическое «голубиное» пространство в избе Кудеярова мы будем рассматривать позже, в главе, посвященной топосу «голубей». Но кроме мистического, есть и бытовое пространство дома, которое мы и рассмотрим сейчас.
. Для Матрены и Кудеярова их дом - свой топос. Все как у людей, «все как есть на своем месте» (с. 133). Есть рабочая горница с разными инструментами, во дворе свое хозяйство, в чистой горнице икона, лампадки, самовар, вышитая скатерть. Для них пространство бытовое легко преобразуется в пространство мистическое. «…посиживает столяр у окошка да книжку читает; у самого-то очки на носу. Почитает книжку столяр, на сторону отложит да руку положит Матрене Семеновне на грудь, а от руки невидимо, будто и видимо, колкие, жуткие в грудь переливаются струи, и нити от пальцев райским теплом и лаской переливаются в ее груди…» (с. 132).
Нам кажется возможность установить параллель между отношениями Кудеярова, Матрены, Дарьяльского и новозаветным сюжетом непорочного зачатия. Образ столяра Кудеярова является параллелью к святому Иосифу (плотнику), образ Матрены - параллель к деве Марии. Петр (имя главного апостола) назначен Кудеяровым на роль ни много ни мало Святого Духа. «…плоцкую тварь зарождай; от сего и дух человеческий лик примет, - от бабы, как есть, дитенышем зародится… Во-во-во кккак ааа… аа-кк-кк… аа-а… аа… акрутит баба человека, - тайна и исполнится…» (с. 57).
. Дарьяльский оказывается в бытовом пространстве избы Кудеярова в два раза реже, чем в «голубином», поскольку для него мистическим является все, связанное с Матреной. Бытовое в доме столяра Дарьяльский видит, попадая в комические ситуации, связанные с резким переходом из мистического пространства в бытовое. Первый раз - когда Кудеяров возвращается домой и застает Дарьяльского с Матреной. «…и едва успели они отскочить друг от друга, как на пороге стоял из Лихова возвратившийся сам хозяин, Митрий Миронович Кудеяров, столяр» (с. 152). Второй раз - после «делания», когда Петр оказывается на дороге и на него наезжает телега. «Вдруг телега спотыкается о чье-то тело. «Тпру! Никак ефто гуголевский барин?» (с. 233). Возвращаясь в дом Кудеярова, Дарьяльский не находит ни облаков, ни «голубиного дити» - все обычное, бытовое. «Он входит в избу: в избе храп, да сап, да тяжелый угарный запах: на столе - жестяной опрокинутый ковш; на столе, на полу пролитое вино, будто крови пятна» (с. 234). Третий раз Дарьяльский находится в бытовом пространстве избы Кудеярова, когда в гости приходит медник Сухоруков. Петр с ужасом ожидает «четвертого», незримого, всезнающего, всесильного - а появляется какой-то дохлый мещанин, способный на всякую гадость. «Это был бескровный мещанин с тусклыми глазами и толстыми губами, вокруг которых топорщились жесткие, бесцветные волоса: весь он был дохлый, но держался с достоинством» (с. 238).
. Абрама в доме Кудеярова очень ценят и принимают совсем не как нищего. Он чувствует себя там как дома. «…запросто распоясался [!] и сел чайничать с Матреной и столяром, будто он и не нищий, а гость званый; и по тому, как угощали странника, вовсе нельзя было показать, что он нищий» (с. 40). Именно в разговоре с Абрамом у себя дома Кудеяров впервые открывает свои намерения относительно Дарьяльского. «Уйти-то ему некуда от меня; уйдет - перережу глотку» (с. 237).
. Один раз упоминается, что в доме Кудеярова, стал появляться отец Вукол. Для него столяр - всего лишь один из прихожан, которого надо вразумить, а его дом - один из обычных домов. «…под столяровскими окнами стал попадаться сам попик Вукол. Попик Вукол, по чьему-то злому наущению, стал захаживать и в избу; зайдет под предлогом всяким и все-то вынюхивает; так и уйдет, несолоно хлебавши…» (с. 196).
. Медник Сухоруков тоже заходит к Кудеярову один раз. В доме столяра медник ведет себя как обычно, самоуверенно до наглости. «- Десь… - процедил гость, играя медной цепочкой, и потом уселся без зова в красный от зари угол избы» (с. 139). К таинству «делания» «голубиного дити» медник относится без всякого благоговения.
«- Што ж он - ейный претмет? - тыкал пальцем то в Петра, то в Матрену лиховский мещанин…» (с. 243).
. Таким образом, бытовое пространство избы Кудеярова используется автором в основном для контраста с мистическим пространством и не является для Дарьяльского своим, пока он не решается окончательно связать свои поиски пути России с «голубями».
Глава седьмая. Топос деревни Кобылья Лужа
Прежде, чем более подробно рассмотреть мистическое пространство, скажем несколько слов о деревне Кобылья Лужа. Из значимых персонажей в этом топосе появляется только Дарьяльский, который поселился там после того, как очнулся от перепоя в Целебееве. Это предпоследняя ступень падения Петра (последняя знаменуется переселением к Кудеярову). «…расположился себе, как восвояси, в деревне Кобылья Лужа, где у него довольно-таки паршивое кумовство и где к нему таскалась всякая шваль» (с. 138). В Кобыльей Луже Дарьяльский становится знаменитой фигурой, и к нему приходят все окрестные «вольнодумцы». «…проезжая, наведывался к нему земский врач; старый николаевский солдат приковылял к нему на деревяшке… наконец, студент, проживающий в Лихове, его честную собирался пожать руку» (с. 141-142). По сравнению с прежним кругом общения Дарьяльского этот круг, конечно, проигрывает, и Петр это понимает. «…так-таки к нему и шли с речами об аслабажденьи; уже от тех он речей себе ободрал язык…» (с. 142).
Этот топос является промежуточным между двумя более значительными ступенями эволюции Дарьяльского и наглядно демонстрирует его падение.
Глава восьмая. Мистическое пространство
Рассмотрим более подробно топос «голубей». По мнению Ю.М. Лотмана, «художественное пространство в литературном произведении - это континуум, в котором размещаются персонажи и совершаются действие… При этом следует подчеркнуть, что выросшее в определенных исторических условиях представление о том, что художественное пространство представляет всегда модель некоего естественного пространства же, оправдывается далеко не всегда». В данном случае мы объединяем пространство не по условно-географическому или социальному признаку, а по признаку наличия или отсутствия искажения бытового пространства, изменения его обычных свойств, что превращает бытовое пространство в фантастическое, обладающее иными свойствами.
. В своей статье «Проблемы художественного пространства в прозе Гоголя цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» (этот цикл оказал несомненное влияние на роман «Серебряный голубь») Ю.М. Лотман обнаруживает фантастическое пространство. В этой статье Лотман пишет о том, что бытовые и фантастические сцены произведений этого цикла локализуются в разных местах и разных типах пространства. Из обыденного мира можно перейти в волшебный и наоборот, но сходство этих миров лишь внешнее, что подтверждается прежде всего их пространственной несовместимостью. При этом волшебный мир может быть вкраплен в бытовой, составляя в нем островки (например, хата Пацюка, овраг в повести «Вечер накануне Ивана Купалы»). Однако фантастический мир может и дублировать каждодневное пространство. «Эти два пространства взаимно исключают друг друга: когда действие перемещается в одно из них, оно останавливается в другом».
Именно такое фантастическое пространство в романе мы и называем топосом «голубей», или мистическим пространством. Причем в романе «Серебряный голубь» гораздо более часты случаи дубляжа фантастическим пространством бытового, чем случаи вкрапления.
Топос «голубей» обладает свойствами, проистекающими, как мы уже упоминали, из искажения силой «голубей» устройство мироздания, миропорядка.
Прежде всего, это искажение пространства, проявляющееся в непонятном исчезновении во время радений сектантов внезапного изменения обстановки, а в том, что
тела людей становятся прозрачными. «Колотит в двери. И ему нет ответа; там, за дверями, мертвая тишина; разве не знает Иван, что уже и никого там нет?.. Знать вышли из бани каким потайным ходом, да и гуляют по небу, райский цвет собирают…» (с. 76). «…бегут по тому благодатному месту, где был дворик, выстланный навозом, только это не дворик - куда там, и не навоз под ногами, а мягкий прохладный бархат» (с. 231). «Чудно… у Петра тело еще сквозное, видно, как пурпурная в нем переливается кровь…» (с. 215).
Одним из свойств топоса «голубей» является наличие сияющих золотых нитей - «…то частица душа столяра, сладостно жалящей световой стрелой, пролетает во тьме…» (с. 210). Из них Кудеяров ткет свои сети, чтобы запутать в них как можно больше людей и распространить свое учение, через них он, «подпитывает» силу в Матрене и Дарьяльском. «Смотрит Дарьяльский у него между рук паутина, к груди пристала; хочет он с себя ее снять, да она не дается, глаз видит, пальцы же не ухватят, будто она вросла в грудь путаницей блестков…» (с. 219). «Все то, как во сне, теперь проносится в Матрене; вся она в световой, жаркой сети; а зеленые угли над ней льют ведра света, крючковатые пальцы плетут золотую нить…» (с. 209).
Еще одно свойство топоса «голубей» - полярная перемена традиционной принадлежности существа, предмета или явления к Добру или Злу: голубь терзает сердце Дарьяльского и Матрены, спасающий от нечисти петух оказывается словом Кудеярова, очищающий огонь становится карательным орудием «голубей» против неугодных, из света столяр ткет сети для ловли людей для секты. «…а голубок-то бросается к нему на грудь, коготками рвет на нем рубашку, клювом вонзается в его грудь… смотрит Петр - головка-то не голубиная вовсе - ястребиная» (с. 232).
«- А с лавочника содрать бы шкуренку да присыпать бы сольцею: подлая бестия; все-то выслеживат!..
Ну, да ждет его наказанье!..
А назначен ли кто для запала?
А не кто не назначен - вот тоже… Попалю его взором» (с. 236).
Для обитателей бытового пространства мистическое пространство невидимо. «И я, и я тоже выпускаю свет, « - радуется Дарьяльский, но дьячок не видит ничего» (с. 220). «…вся дворня, если не считать Хведора, была своя, братская: а Хведор - разве мы что увидеть Хведор, кроме бутыли с водкой?» (с. 63).
У всех, кто попадает в топос «голубей», изменяется настроение, они приходят в особое состояние духа, будто голубиное царство уже настало и они перенеслись в рай. Ничто во внешнем мире их не интересует. «С ними - блаженное успение и вечный покой» (с. 75). «У Дарьяльского ноги болят, спину ломит, поднывают с работы руки, в душе же - сладость да радость, блаженство неизреченное…» (с. 200). «Все прегрешения - там остались, внизу, здесь - все возможно, безгрешно, ибо все - благодать…» (с. 231)..
Необыкновенная радость охватывает оказавшихся в «голубином» топосе, грязь мирского сходит с них. «А лица? Силы небесные, что за лица! Никто, никогда нигде таких лиц не видел; не лица, а солнца; еще за час до того безобразные, грязные, скотские у них были лица, но теперь лица на все струят чистую, как снег и как солнце, ясную свою прохладу…» (с. 75).
Все случаи проявления мистического пространства легко делятся на две группы: когда его распространяет человек и когда оно привязано к определенному месту. Распространять вокруг себя мистическое пространство может только Кудеяров - сам или через Дарьяльского, Матрену и Феклу Еропегину. Место появления мистического пространства - пруд в Целебеево, изба Кудеярова, дупло дуба, дом и баня Еропегиных.
. В первый раз Дарьяльский появляется в топосе «голубей после того, как прожил у столяра более двух недель. Переход из бытового пространства в мистическое происходит в доме Кудеярова во время работы - столярничания (вложенная в те же стулья молитва столяра будет переливаться в тех, кто на них сядет). «…вот кусок дерева, положенный на стол, подпрыгнул, движимый Духом, и покатился в стружки. Но ни он, ни космач, ни столяр не прерывают работы…» (с. 198). Пока Петр с благоговением относится к этому, как он думает, святому таинству. «Дарьяльскому во время пения начинает казаться, будто бы сошествие Святого Духа происходит на этих четырех саженях…» (198).
Следующий раз Дарьяльский оказывается в мистическом пространстве вместе с Матреной, переход происходит в дупле во время попытки создания «голубиного дити» (которое может существовать лишь в топосе «голубей»). «Погляди на нас, старый, приходи сюда, старый, али мы без молитв, али мы без душевной без радости любимся?» (с. 215).
Перед следующим появлением в мистическом пространстве Дарьяльский начинает подозревать, что душа Матрены только наполовину ее. «…он только начал смекать кое-что еще, что не бросалась ему в глаза; не сама по себе оказалась Матрена, а, так сказать, от столяра; то, чем подманивала она к себе, не ей одной принадлежало… видно, Матрену столяр душой своей надувал…» (с. 218). Но, несмотря на это, в Дарьяльском еще остается сила Кудеярова и его влияние. Петр сам начинает испускать сверкающие нити и даже запутывает дьячка. «Пусть, пусть! - вскрикивает в священном восторге Петр, потрясая пальцем; смотрит - из его протянутого пальца тонкая излетает нить и запутывается у дьячка в бороде» (с. 220).. И в этом «священном» восторге Дарьяльский глух и слеп ко всему, что находится в бытовом пространстве, он совершает бестактности одну за другой. «Ничего, - продолжает Дарьяльский, - все ничего; все можно; будем же радоваться; гитарой бы, батя, трыкнули, сладкой струной увеселись, да колеса в груди» (с. 224). Эта фраза воспринимается присутствующими как намек на пристрастие отца Вукола к спиртным напиткам.
Последний раз Дарьяльский попадает в топос «голубей» во время «делания» в избе Кудеярова, и неудача в создании «голубиного дити» обрекает Петра на смерть. «Но все истаивает, как легколетный чай-то сон, как видение мимолетное, и уже нет ни дити, ни красного, объятого пламенем шара» (с. 233). Неудача же произошла из-за того, что Дарьяльский начал сомневаться в выбранном им пути. «…думал о том, что его не могли соблазнить ни богатая мудрость сего века, ни чистая девичья любовь от бегства не остановила его; а вот увели его в бездну звериха да долгоносик… Ему показалось, что вот уже он в бездне и четыре стены - ад, в котором запытают его; но отчего в бездне той душа зажигается и пальцы истекают светом…» (с. 230). Заметим, что «делание» сопровождается непристойными плясками Матрены и Дарьяльского, несколько раз А. Белый называет ее ведьмой, а когда она пляшет, ее глаза закатываются, что считается традиционным признаком одержимости. «Пляшет Матрена, подол высоко она подобрала; но лицо ее синее, а глаз не видать; белки, изливающие под глаза синеву… Пляшет Петр; непристойно так у него выходит!..» (с. 231).
Таким образом, Дарьяльский не только пассивно поддается воздействию, но и сам создает вокруг себя (правда, силой Кудеярова) мистическое пространство.
Матрена одна не может перейти в топос «голубей», так как в ней самой нет «голубиной силы, для перехода ей нужен Кудеяров, чью силу она использует, или Дарьяльский, которого она по-своему любит. «… а сама столяриха до последнего души иждивения с Кудеяровым жизнью, значит, сплелась, так что и не расплести их вовек… Силу свою в нее столяр изливал, а и после сам той своей перелитой силой питался» (с. 132).
. Фекла Еропегина может переходить в «голубиное» пространство без непосредственного участия Кудеярова так как у нее есть собственные духовные силы, которых нет у Матрены и которые Кудеяров использует - так происходит, когда Еропегина едет в Целебеево увидеть столяра. Признаком этого является изменение пространства, появление у Феклы «духовного зрения» «…каждый пень на дороге принимал образ и подобие бесов… всю дорогу вплоть до села обсадили ужасными бесами… от пенечка к пенечку - от беса к бесу…» (с. 183). Реальный, бытовой мир уже не волнует Еропегину: она испытывает священный восторг: «…Но Фекла Матвеевна, процветя улыбкой ангелов, сладко и нежно блеснула глазами на попика: «Так надо, так надо!», - и попала ножкой в грязь» (с. 184).
Фекла преображает молитвой и свой дом, переводя его в мистическое пространство из бытового, что смутно чувствует ее муж, Лука Силыч. «…смекал подчас - жутко и холодно что-то станет ему, взглянет на стены - ничего себе стены, в богатых обоях… что-то смекнет и уведет прочь. А лепехе только того и надо; стены ей милы, как мил ей весь дом, изо дня в день преображаемый ей молитвой» (с. 63).
Но когда проходят в бане радения, главным становится Кудеяров, которому Фекла полностью подчинена, она затеряна в толпе других «голубей»: «… молятся вокруг стола, а в соседнюю комнату, где за аналоем стоит столяр, - ни ногой…» (с. 73).
. Чаще всего топос «голубей» проявляется в избе Кудеярова, но он привязан не столько к месту, сколько к человеку -самому столяру.
На странности Кудеярова автор намекает уже в начале романа. «…а сквозь ставни из хаты его дивный свет пылает да раздаются ропоты: одни судачили про то, что собственною молитвой молится он с рябой своей бабой…» (с. 38). Сила Кудеярова пропитала все предметы в доме: «…кочерга - и та уставится тебе в душу…» (с. 133). «Все предметы, что ни есть какие, молчаливо уставились в этот миг на Петра» (с. 151). Воздействовала эта сила и на Дарьяльского, в доме Кудеярова он получал лучшие условия для проявления этой силы в себе. «…как огненный поток, из груди вырывалась любовь к Матрене; как огней поток, рвался ему навстречу Матренин взгляд; как потоки огней на них изливал столяр…» (с. 196).
Перед тем, как выпустить Матрену на свидание с Дарьяльским, Кудеяров обматывает ее сверкающей световой сетью, укрепляя свою власть над ней переливанием своей силы. «…наливается в нее его ток от пальцев потных, пальцев цепких: усмирилась, безвольно повисла иссиня-бледным лицом, розовеющим медленно наливаемым током» (с. 207-208). «…глупая, сонно она уже на коленях перед ним; руки целует и - ах! - молится» (с. 209).
Во время последнего делания столяр пытается предостеречь Дарьяльского от сомнений, пригрозить ему. «Долгоносик строго на Петра посмотрел: Петр вздрогнул… не столяр, а так что-то, световое явленье; бьют, колют, режут и жгут тело Петра острые лучи, будто пронизывая его мысли…» (с. 230).
Из груди Кудеярова выклевывается голубок с ястребиной головкой, расклевывающий грудь всем четверым участникам «делания» (это Петр, Матрена, столяр и еще один его работник, безымянный космач), а из четырех тел появляется голубиное дитятко. «…безбородый, дивно юношеский лик, в белой, льна белее, одежде, и на той одежде золотые звезды… кротко ластиться голубиное дитятко к предметам; испивает голубиное дитятко красное вино… на облаках, простирая к дитяти руки в белоснежных одеждах, спасшиеся голуби…» (с. 232-233).
После неудавшегося делания Кудеяров пытается своей силой убить Петра, но в мистическом пространстве это не удается, поскольку Дарьяльский все еще обладает некоторой силой и мистическое пространство для него еще является своим. Потерпев неудачу, столяр фактически нанимает для убийства медника Сухорукова. «…Помнит Петр, как ему показалось, будто накрепко у него на шее затянули веревку, да, упершись ему ногой в грудь, как рванули… смотрит - столяр над ним в задумчивости стоит и теребит бороду, рассматривает так внимательно его раскрытую грудь…» (с. 251). Это последнее проявление топоса «голубей» в избе Кудеярова и вообще в романе.
Из всего вышесказанного мы сделали вывод о следующих функциях, выполняемых в романе топосом «голубей»:
- показывает истинную сущность секты;
- демонстрирует власть, которую секта имеет над своими членами;
- символически показывает причину непонимания между людьми.
- Выводы
- Исследовав художественное пространство романа «Серебряный голубь», мы пришли к следующим выводам.
- 1. Топос Гуголево представляет собой пространство старой, почти феодальной России помещиков и крестьян.
- 2. Топос Целебеево отражает состояние России накануне революции 1905 года: опошление веры, дикий капитализм, зашедшие в тупик мистические поиски, понимание безысходности дальнейшего существования, подозрение о чем-то тайном и ужасном, ложное прозрение.
- 3. Топос провинциального города изображает пространство российской глубинки, испытавшее влияние новых, капиталистических отношений, но еще более сильное влияние на него оказывает секта «голубей». Входящие в состав топоса локус Овчинникова, локус станций и локус поезда выполняют разоблачительную функцию.
- 4. Топос леса в романе двойственен. С одной стороны, это враждебное Дарьяльскому и Кате пространство, связанное с растерянностью и смятением (вызванным влиянием «голубей»). С другой стороны, лес имеет персонификацию мирового древа, которое «голуби» разрушают, искажая законы мироздания.
- 5. Топос дороги также неоднозначен. С одной стороны, он связан с «голубями» и их воздействием, с другой - символизирует развитие, совершенствование. С одной стороны, это топос Дарьяльского, который находится в поисках своего пути и пути России, с другой стороны, каждый раз приводит к сильному потрясению, которое персонаж не мог бы получить в своем топосе.
- 6. Топос дома Кудеярова как бытовое пространство используется автором в основном для контраста с мистическим пространством, периодически возникающим в этом же доме.
- 7. Топос Кобыльей Лужи является промежуточным между двумя более значительными ступенями эволюции Дарьяльского и наглядно демонстрирует его падение.
- 8. Мистическое пространство в романе необычайно важно. Оно выполняет следующие функции:
- показывает истинную сущность секты;
- демонстрирует власть, которую секта имеет над своими членами;
- символически показывает причину непонимания между людьми.
9. Перемещаясь из топоса в топос, осваивая одну за другой области пространства, Дарьяльский переживает эволюцию в нескольких аспектах: в мировоззрении, в чувствах, в социальном положении. В своих поисках пути для России он движется по нисходящей, с каждой ступенью опускаясь морально и физически и начиная подниматься только перед смертью. Этот регресс показан автором несколькими способами:
через женщин: от красавицы аристократки Кати до распутной некрасивой крестьянки;
через социальное положение: от поэта, студента университета до работника у столяра;
через место жительства: Гуголево - Целебеево - Кобылья Лужа - дом столяра.
Источники
1. Белый А. Избранная проза. М.: Сов. Россия, 1989 г.
. Белый А. На рубеже столетий. М.: Худ. Лит., 1989 г.
. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994 г.
. Белый А. Стихотворения. М.: Книга,1998 г.
Литература.
- Афанасьев А.Н. Древо жизни. М.: Современник, 1982 г.
- Баевский В.С. Сквозь магический кристалл. 1990 г.
- Белый А. Проблемы творчества. М.: Сов. Писатель, 1988 Г
- Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород, М.: Худ. лит., 1984 г.
- Гоголь Н.В. Повести. Пьесы. Мертвые души. М.; Худ. лит., 1975 г.
- Горелик Л.Л. Ранняя проза Пастернака: миф о творении. Смоленск, 2000 г.
- Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997г.
- Зеленин Д.К. Избранные труды. М.: Индрик, 1994 г.
- Кайсаров А.С., Глинка Г.А. Мифы древних славян. Саратов: Надежда, 1993 г.
- Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994 г.
- Лавров А.В. Андрей Белый в 1900 е. М.: Нов. Лит. Обозрение, 1995 г.
- Левкиевская Е. Мифы русского народа. М.: Астрель - АСТ, 2000 г.
- Лекманов О.А. Недотыкомка и Незнакомка: О двух подтекстах «Серебряного голубя» Андрея Белого // Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск: Водолей, 2000г.
- Лотман Ю.М. Избранные статьи. Таллин: Александра, 1992 г. Т.1
- Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: 1997 г.
- Мифология. Большой энциклопедический словарь. Гл. ред. Мелетинский Е.М. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998 г.
- Мочульский К. Андрей Белый. Томск: Водолей, 1997 г.
- Смирнова Л.А. Реальность и фантазия в прозе Андрея Белого // Белый А. Избранная проза. М.: Сов. Россия, 1989 г.
- Толоконникова С.Ю. Роман Андрея Белого «Крещеный китаец» в контексте русской литературы ХХ века. Диссертация на соискание степени кандидата филологических наук. Смоленск, 1999 г.
- Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М.: Прогресс - культура, 1995 г.
- Тургенев И.С. Записки охотника. Накануне. Отцы и дети. М.: Худ. лит., 1971г.
- Энциклопедический словарь славянской мифологии. М.: Эллис Лак, 1995 г.