была написана биографическая работа освещавшая деятельность генерала Алексеева в годы Первой мировой войны и годы Гражданской войны. Показаны особенности его характера, специфика его стратегического почерка при планировании военных операций, отношение к общественности и к идеям национальной диктатуры. В серии «Жизнь замечательных людей» выходила книга «Герои Первой мировой». В книгу вошли 12 биографических очерка, посвященных Первой мировой войне, среди них вошли как и известные личности М.В. Алексеев, А.А. Брусилов, Л.Г. Корнилов и персонажи мало известные широкому кругу читателей К.Ф.
Крючков, А.А. Казаков, Р.М. Иванов и другие.
Работы Е.С. Сенявскойинтересны в первую очередь новизной жанра исследования - военной психологией. В своих работах Сенявская по опыту Первой мировой анализирует эту проблему. Она поднимает проблемные «В вопросы патриотизма и войны, войны и религии, создания «образа врага» в менталитете воюющих солдат, женщины на войне и др. Историк Б.Д. Козенко так оценивает работы Е.С. Сенявской: «…Они открывают новое направление в изучении войны, ставят в центр исследования человека, его менталитет, психологию, духовную сферу, что, конечно, нельзя не приветствовать».
В последние годы, в связи с юбилейными основными датами Первой мировой войны и повышения уровня интереса населения тематикой Первой мировой вышло большое количество книг и публикаций, среди них, особо хочется отметить работы касающиеся темы настроений солдат российской армии в годы ПМВ.
Работа Е.С. Сенявской «Окопный быт Первой мировой войны: очерк фронтовой повседневности»на основе источников личного происхождения (писем, дневников, воспоминаний) рассказывает об одних из важных аспектов фронтовой жизни - офицерском и солдатском быте в действующей армии, о продовольственном рационе и обеспечении им, о денежном и вещевом довольствии, организации досуга и праздников, устройстве жилья, санитарно-гигиенических условиях, о физических и моральных нагрузках и других. Статья с точки зрения психологии солдата прослеживает смену настроений военнослужащих в контексте обеспеченностью продовольствием и обмундированием.
В журнале «Среднерусский вестник общественных наук» историк В.А. Холодовопубликовал статью «Первая Мировая война в восприятии русских солдат». В данной статье автор в достаточно сжатой форме, в хронологическом порядке приводит материалы по изменению в настроениях солдат русской армии, рассказывает про взлеты и падения морального духа военнослужащих. В статье анализируется восприятие Первой мировой войны самими участниками на основе архивных источников и источников личного происхождения. Также Холодов раскрывает мировоззренческое отношение солдат к происходящим события.
В сборнике «Великая война. Сто лет»опубликованы доклады, представленные 11 декабря 2013 г. на научной конференции «Россия и Первая мировая война: история и память», которая была проведена Российским военно- историческим обществом в рамках международного форума «Первая мировая война в контексте современной мировой политики». Особый интерес представляет статья историка К. А. Пахалюка «Отражение героизма русских солдат и офицеров Первой мировой войны в мемуарной литературе советского периода». В работе рассматривается освещение темы героизма и прославления боевых качеств Русской императорской армии в советской мемуарной литературе. Автор указывает на особенности репрезентации героев и их подвигов в рамках общей структуры дискуссии о Первой мировой, развернувшейся в Советском Союзе.
Книга белорусского историка М.М. Смольянинова «Морально-боевое состояние российских войск Западного фронта в 1917 г.»рассказывает о предпосылках падения боевого духа русской армии к 1917 г. и фактическому разложению как здорового, боевого организма. Автор приводит факты о начале разложения армии с 1916 г., отмечая случаи дезертирства, добровольной сдачи в плен, членовредительства, мародерства и тд. происходивших на протяжении всей Первой мировой войны.
Из работ 2016 года отмечу статью А.Б. Асташова «Моральный дух и настроения русской армии в Первой мировой войне» из сборника «От противостояния идеологий к служению идеалам: российское общество в 1914-1945 гг.». В указанной работе на основе статистических и архивных материалах исследуются причины и изменение настроений и морального духа русской армии в годы Первой мировой войны. Автор приходит к выводу, что военный опыт участия в современной войне большинства солдат-крестьян российской армии привел к формированию новых установок, обусловил их политизацию и участие в революции 1917 года.
Обзор источников
Публикация исторических источников личного происхождения, посвященных участию Русской императорской армии в Первой мировой войне, имело ряд характерных особенностей. Воспоминания и дневники являются не просто личными свидетельствами, которые отражают субъективное отношение к происходящим событиям. Они отражают влияние социокультурного контекста на участника Первой мировой войны, который оставил после себя один из источников личного происхождения. Военнослужащий писал мемуары, т. е. формулировал собственное восприятие происходящих событий, участником или свидетелем которых он был. Личный, пережитый опыт участника войны, оставался памятью, но переложенная на бумагу память превращалась в текст, обладающий характеристиками позволяющими его опубликовать.
Авторами дневников и воспоминаний, описывающих указанный период, в большинстве своем являются офицеры (в том числе и произведенные в прапорщики уже в военное время). Низкий уровень грамотности нижних чинов не позволял большинству из них вести дневниковые записи, да и шансов на сохранение их для потомков было значительно меньше. В связи с катастрофическими потерями среди офицеров вынуждало военное командование вводить в строй за счет производства в офицеры наскоро обученных в школах прапорщиков бывших нижних чинов, в большинстве своем являвшихся представителями совершенно другой социальной среды, что в свою очередь не могло не отразиться в источниках.
Опубликование источников личного происхождения началось еще во время Первой мировой войны, основаны они были на очерках, рассказах, личных впечатлениях, фрагментов дневников участников войны.
Середина 1950-х - середина 1960-х ознаменуется второй волной публикационной активности, как отмечает историк Пахалюк, было издано 24 издания и журнальных статей. Подобное внимание связано с 50-летием начала Первой мировой войны и частичной либерализацией советского общества. В указанный период времени были изданы воспоминания бывших унтер-офицеров и прапорщиков военного времени, которые впоследствии сделали карьеру в Советской России. Среди них воспоминания С.М. Буденного, И.В. Болдинаи др. В этих мемуарах тематика Первой мировой преподносилась в контексте пролога будущей Великой Отечественной войны. В 1969 году изданы воспоминания маршала СССР Р.Я. «В Малиновского, в которых подробно описывается его участие в ПМВ в составе Русского Экспедиционного Корпуса во Франции. В 1974 году появляются мемуары генерала И.В. Тюленева, в которых отдельные главы посвящены участию в Первой мировой войне, в частности подробно описан штурм Перемышля. В изданных мемуарах того времени преобладают воспоминания солдат и офицеров (как правило прапорщиков военного времени), объясняется это тем, что многие из авторов стали полководцами Великой Отечественной. Вместе с тем было выпущено и много воспоминаний «бывших генералов»: М. Д. Бонч-Бруевича, А. А. Самойлои тд. В них авторы описывают свою боевую деятельность, но и уделяют внимание недостаткам царской армии и всей военной администрации, таким образом, дистанцируясь от службы в русской армии и встают в один ряд с критиками «царизма». Во многих работах, бывшие царские генералы демонстрируют свой путь перехода на сторону революции и советской власти.
Изучению советских мемуаров характерен общий критический подход: подчеркивание неприглядных сторон Русской императорской армии, поиск противоречий, стремление к переосмыслению «темного царского прошлого». При этом Октябрьская революция воспринимается как благо и вся критика дореволюционного времени становится обоснованием объективного характера. При анализе мемуарной литературы советского периода выделяется ряд общих тем, которые в меньшей или большей степени были затронуты авторами, такие как осмысление солдатами целей и задач войны, разочарование от происходящего и как следствие угасание патриотических настроений, нарастание недовольства политикой правительства и рост социальной напряженностью в армейской среде, взаимоотношения между нижними чинами и офицерами, как социальное противостояние двух враждебных друг другу классов.
Историк Пахалюк отмечает распространенную в солдатских, офицерских и даже генеральских воспоминаний сюжетную линию: «…трансформация отношений к царским порядкам под влиянием войны…перерастание патриотических настроений в оппозиционные, а затем в коммунистические», при этом патриотические и даже монархические чувства не всегда скрывались. Например бывший унтер-офицер Давыдов в своих воспоминаниях вспоминает как радовался когда узнал что будет получать Георгиевский крест из рук самого императора. Автор не стесняется и не боится писать про Николая II в положительных тонах, называя его наместником Бога на земле.
В периодике и различных популярных изданиях периода войны (1914- 1917 гг.) прослеживается четко фиксированный образ героизма, в совокупности который состоял из ряда элементов: добровольность подвига, готовность самопожертвования, особая духовность. Целью таких публикаций в прессе была демонстрация широкому кругу читателей примеров «правильного» (героического) поведения солдат и офицеров, все это подводилось под общий идеологический тезис о «народном характере войны».
Русские эмигранты, во многих случаях были вынуждены посвятить свою жизнь добыванию средств к существованию, отчего имели ограниченные возможности для публикации своих воспоминаний. Объединения эмигрантов, существовавшие в разных странах, способствовали изданию дневников и мемуаров, выпуская их в собственной литературе - журналах, бюллетенях и тд. Самым известным из них был журнал «Военная быль», который издавали в Париже. В редакцию журнала присылали свои мемуарные очерки и отрывки из дневников и воспоминаний многие представители военной эмиграции. В подобных публикациях авторы описывали жизнь и быт солдат и офицеров времен Первой мировой, а также свое участие в различных боевых операциях минувшей войны.
Отдельными изданиями выпускались воспоминания участников и руководителей Белого движения, многие из которых уделяли внимание и участию русской армии в Первой мировой войне, среди них были А.И. Деникин, П.Н. Краснови другие. Воспоминания офицеров-эмигрантов, как любой источник личного происхождения, не свободны от субъективных оценок описываемых событий, в том числе и политических, но содержат большое количество фактического материала.
С 1990-х гг. по настоящее время воспоминания бывших офицеров Русской императорской армии издаются и переиздаются достаточно часто. В конце минувшего года вышел большой сборник документов «Первая мировая война 1914-1918 гг. в дневниках и воспоминаниях офицеров Русской императорской армии». В сборник документов вошли хранящиеся в фондах Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) дневники, воспоминания и записки офицеров русской армии. Авторами документов являются непосредственные свидетели и участники боевых действий Первой мировой войны, занимавшие должности от младших офицеров до командира полка.
Научная новизна работы. Заключается в том, что на основании дневников и мемуаров, проблема изменения настроения и морального духа военнослужащих Русской императорской армии, рассматривается по бытовым, политическим и революционным факторам.
Проанализирована социальная структура русской армии, рассмотрены причины патриотических настроений в начале Первой мировой войны.
Проведена связующая нить между военными неудачами и падением морального духа в контексте национального самосознания.
Интерес вызывает сфера взаимоотношений начальства с подчиненными. Дается краткая характеристика офицерского корпуса, изменения его боевых и моральных качеств в течении войны. Анализируется образ офицера в воспоминаниях и мемуарах, вышедших в Советском Союзе. А также затрагивается одна из «болезненных» тем освященных в мемуарной литературе - тема награждения. Несправедливое награждение было еще одним из факторов падения морального духа и ухудшения настроений в русской армии.
Завершая работу отражением настроений лета 1917 г. я связываю это с последними активными действиями армии, когда он еще представляла из себя именно армию, а не толпу митингующих людей. 1917 год интересен в плане исследования тем, что он вобрал в себя все те проблемные вопросыкоторые я освещал в 1-3 параграфе. В революционную пору катализатором того социального взрыва послужил менталитет крестьян, изменение социального состава офицерского корпуса, плохие отношения между солдатами и офицерами, плохое снабжение и многое другое.
. Тема патриотизма и морального духа солдат российской армии в источниках личного происхождения
По численному составу, за все время войны российская армия насчитывала в действующей армии 6-6,5 млн чел., и в тыловых гарнизонах до 1,5 млн чел. Большое количество потерь убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести было «естественной» для войны причиной изменений в качественном, возрастном, социальном и др. аспектах. Численный состав же офицерского корпуса русской армии за все время войны насчитывал 300 тыс. человек, из них 80 тыс. человек было на момент проведения всеобщей мобилизации 1914 года, за все протяжение войны армия пополнилась еще 220 тыс. офицеров.
Классифицировать изменение настроения военнослужащих Русской императорской армии можно по различным факторам, например историк А. Б. Асташов в своей статье «Моральный дух и настроения русской армии в Первой мировой войне» классифицирует смену настроений по призывному фактору, которому соответствовали разные волны мобилизации. «Поэтому можно говорить о трех составах (контингентах) армии».
Первым «контингентом» - составом Асташов выделяет кадровый состав армии, который служил на момент начала Первой мировой и призванных из запасаIразряда. Именно этот состав армии участвовал в начальном периоде войны 1914-1915 гг. Уже к осени 1915 г. из-за понесенных потерь, этот состав армии практически перестал существовать. Во второй «контингент» вошли часть оставшегося первого состава армии и подавляющее большинство влившееся в него из запаса. На долю этого состава русской армии выпали тяжелые, ожесточенные бои 1915 года и связанное с этим отступление по всему фронту. Просуществовал же второй состав армии до осени 1916 г. Последний состав Русской императорской армии хронологически приходился на конец 1916 г. и просуществовал вплоть до окончательного развала российской армии в конце 1917 г. В третьем и последнем «контингенте» доля кадровых солдат и офицеров была ничтожно мала, основную же часть русской армии того периода составляли плохо обученная молодежь и новобранцы внеочередных призывов. На этот последний состав русской армии выпала тяжелая доля развала армии и государства.
В источниках личного происхождения есть много упоминаний патриотического порыва, который охватил народы Российской империи в связи с началом Первой мировой войны, вот как описывал диалог с матерью граф Н.А. Бобринский в первые дни начала войны: «По приезде в Москву, мой первый вопрос к матери был - как она относится к войне. «Это война святая, с нашим исконным врагом» - ответила она».
Вместе с различными составами российской армии изменялся и ее качественный состав. Первый состав, как и положено кадровой армии мирного времени обладал высокими боевыми качествами, что соответствовало начальному периоду войны, когда война еще имела маневренный характер. Второй «контингент» российской армии имел более низкую степень военной подготовки, ввиду того что с момента действительной службы многих солдат прошло много времени, а некоторые офицеры и вовсе не служили на офицерских должностях. Брусилов называл такой состав армии ополчением «совершенно скверно-милиционного характера». Последний состав русской армии был наименее обученный, в связи с призывом в армию революционно настроенных слоев населения, высказывавшихсяпротив войны.
Социальная структура Русской императорской армии в годы Первой мировой войны состояла в среднем на 85% из крестьянского сословия, с характерными чертами: «патриархальностью, недостатком инновационных технологий, локальностью, зависимостью от традиций семьи и корпораций». Еще одной интересной особенностью русской армии в годы ПМВ были национальные части, например польский улан Р. Болеславский так описывал участие поляков в войне: «Нам были ближе поляки, воюющие в немецкой армии, чем русские, в армии которых мы воевали», объяснял это:
«И мы испытывали к русским большую враждебность, чем, например к австрийцам, русские никогда не видели в нас братьев. Они относились к нам как к побежденному народу. Они не то чтобы ненавидели нас - просто не замечали».
Историк Асташов анализируя солдатские письма, отправляемые в тыл, подмечает, что из всего объема писем лишь 5% описывает войну, то есть солдаты не стремились обсуждать военные действия, цели войны, политику государства и тд. со своими родными и близкими. Причины нежелания общаться на эти темы объясняется рядом причин. Во-первых, как указывалось выше, уровень общей грамотности все же был достаточно низким, не говоря уже о политической грамотности. Вторая причина была в работе военной цензуры, которая очень пристально изучала письма подобного содержания. Патриотически настроенные письма несут в себе большое количество официальных идеологических штампов про «правое дело», «братьев славян», «православную веру» как основных мотивов ведения войны. В подобных письмах солдаты готовы сражаться «за славянство», «за царя», «за Родину», очевидно что подобные лозунги солдаты заимствовали из печати того времени. И как отмечал в своих воспоминаниях Брусилов: «Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто такие сербы не знал почти никто».Иногда, солдаты даже в шутейной, фольклорной форме пытались найти объяснения разгоревшейся войны: «…Ежели совру, поправьте, но, сказывают, накликал войну не бог, не царь, а... Впрочем, давайте уж начну по порядку...И рассказывал не спеша Кулешов про Ваську- мудреца, сумевшего перехитрить мудреца немецкого, из-за чего кайзер Вильгельм, разгневавшись, объявил войну России». Газеты и журналы того времени, как в первую очередь пропагандистский орган стремились героизировать образ русского солдата, нередко в печать выходили заведомо ложные рассказы и очерки, иногда в ущерб действительно героическим поступкам. Вольноопределяющийся Арамилев вспоминал: «Солдаты добродушно курят папиросы, уплетают за обе щеки шоколадные плитки и в знак признательности врут корреспондентам в три короба о своих подвигах…».
Некоторые патриотические выражения были вызваны традициями полков в которых служили авторы, верности любимых офицеров и начальников, а также вызваны военными успехами России на фронтах мировой войны. В советских изданиях мемуаров участников войны внимание акцентируется, наоборот, на военных поражениях, для создания негативного образа царской армии: «Прошел слух, что французы запросили у царя Николая русские войска для посылки во Францию. Мы только руками разводили: «Ну вот, довоевались! У самих плохо, а тут помогай французу.
Видать, русским солдатом хотят все дыры заткнуть». В более 90% писем затрагивались не военные проблемы. Солдаты писали про условия быта, интересовались положением дома, семьи, хозяйства, все это присуще крестьянскому менталитету большинства солдат русской армии. Крестьянскому менталитету свойственны: самобытность, локальность - верность своему краю, родине, семье, своему дому, именно поэтому в Русской императорской армии были очень распространены земляческие формы взаимоотношений, это и определяло высокую моральную стойкость, проявление массового героизма и мотивацию ведения войны.
Проявление героизма у русских солдат трансформировалась из чего-то высокого и недостижимого в добросовестное выполнение своего долга, из-за чего становится неотъемлемой частью их фронтовой жизни и становится таким же нормальным явлением, как и готовность ежечасно жертвовать собой. Будущий советский военачальник Горбатов вспоминал о готовности самопожертвования и в связи с этим трансформации личного отношения к войне: «Моя всегдашняя готовность ввязаться в рискованное дело превратилась в разумный риск солдата-фронтовика». А военный врач Войтоловский давал объяснение этому явлению: «Из жажды жизни рождается боевой фатализм. Из боевого фатализма вырастет равнодушие к чужой смерти: так суждено, так полагается на войне!..». Командир артиллерийской батареи Б.В. Веверн вспоминал с каким настроение его подчиненные восприняли известие что их в начале кампании не отправляют на фронт, а оставляют в тыловом гарнизоне: «Я, конечно, понимаю вас и мне самому ведь тоже обидно быть зачисленным в какие-то гарнизонные крысы и просидеть здесь всю войну… Да и неприятно будет после войны вернуться в кадровую бригаду: они, наверное, будут драть перед нами свои носы».
Такой менталитет был глубокой основой того внутреннего, скрытого патриотизма, который выражался в виде долга перед царем, семьей и крестьянской общиной. Однако служба воспринималась как тягота и вынужденная необходимость, так как приходилось кардинально менять весь уклад своей жизни, отрываться от дома, семь и родного места. Вот как описывал начало своей службы будущий советский генерал Тюленев:
«Каждый с тоской и тревогой думал: какова-то она будет, служба в армии, что ждет его вдали от родного дома? Многие выезжали в такую дальнюю дорогу впервые. … Однако по рассказам приезжавших на побывку или тех, у кого вышел срок службы, мы знали - нет ничего постылее, чем солдатчина». Также, Тюленев вспоминает первое впечатление от увиденных на занятиях телесных наказаний: «По кругу манежа галопом скакала лошадь, хлыст в руках вахмистра со свистом рассекал воздух, один раз опускался на круп коня и десять - на солдатскую спину. Мороз пробегал у нас по коже при виде такой изуверской муштры...» и делает вывод: «Вот она, ребята, царская служба, - говорили мы между собой. - Кому рай, а кому ад кромешный». А вот как описывает призыв в армию уже во время войны в начале 1915 г. М. Пришвин: «На второй день Нового года брали ратников, стон, рев, вой был на улице, женщины качались и падали в снег пьяные от слез. И вот, как он отстранил их и сел в сани, в этом движении и сказался будущий воин: отстранил и стал тем особенным существом, в какое превращается мужик на позициях».
Солдаты остро переживали расставание с домом и привычного крестьянского труда. Вот так описывают обыватели того времени отправление на фронт: «А.А. Смирнов говорил что многие солдаты горько плакали. Особенно его поразил гармонист - весельчак и балагур, которому жена совала в карман булку, а он все острил. Когда же поезд тронулся он залился горькими слезами». Преданность своему дому, своим родным и близким выделяет бывшая сестрой милосердия М.П. Бок (Столыпина):
«…солдаты были разные, но все же была в то время общая черта…и черта эта была - терпение. Какое-то особенное…на смирении основанное чувство. Было просто стремление, расставаясь с земной жизнью, отдать эти последние минуты тому, … А было это - своя семья, своя работа на семью…».
Затянувшаяся на несколько лет Первая мировая война опровергла многовековой, укоренившийся в русском самосознании и культуре миф о выносливости солдата Русской императорской армии, которая, как показала война, была подавлена техническим превосходством противника. Бывшим крестьянам было сложно трансформироваться под постоянное напряжение и современный ритм ведения войны. Все это не соответствовало их привычному образу жизни, а именно сезонному распорядку жизни и отдыха. Артиллерист Ф.А. Степун дал хорошую характеристику психологии крестьянина на войне: «Солдаты прекрасны, но все поголовно мыслят войну как испытание и искушение, ожидая с часу на час правды и замирения», автор дал точную оценку восприятия войны крестьянином: «…они все отлично понимают, что война, хотя и очень тяжелая субъективно вещь, по существу обман и наваждение; важно же в объективном смысле совсем другое, а именно их личное оставленное домашнее дело: луга, пашни, скот, недостроенные избы» и делает вывод: «В родной земле и в привычном труде они соборно и согласно чувствуют настоящую, высшую правду - реальность, а в войне они ее не чувствуют и войны потому не уважают».
Устоявшаяся, многовековая упорядоченность жизни крестьянина, войной была поставлена под вопрос, а сможет ли крестьянин выдержать затянувшуюся войну и сможет ли он в итоге принести пользу. Уклад жизни нескольких столетий ставился в противоречие стремительному, жестокому темпу текущей войны, с многомесячными битвами, которые сменялись такими же длительными передышками, применению новинок военно- технической мысли: пулеметов, бронеавтомобилей, авиации, ядовитых газов, огнеметов и тд. Есаул А.А. Упорников вспоминал: «Но война прогрессирует, и теперь создается такой сложный аппарат борьбы, что все прежние бои начинают казаться игрушечными…».Война без видимости врага утрачивала в сознании солдата естественный характер, заменяя его на войну техники и машин. Затягивание боевых действий, вовлечение в них огромных людских масс, применение большого количества различного вооружения, особенно оружия массового поражения, все это влияло на трансформацию сознания и настроения солдат. В конце концов, солдата стала угнетать ситуация что он воюет за чужую территорию. Вчерашние крестьяне, по их представлению не должны были много воевать, забросив при этом занятие сельским хозяйством, находясь в разлуке с родней. Затянувшаяся война стала для солдата проявлением несправедливости, ведь он не собирался применять на себя роль солдата, в душе он оставался крестьянином. Помимо того что война затянулась, она еще и не приводила к успехам в глазах солдата, а иногда и наоборот, к военным поражениям, кроме того, все это было сопряжено с потерей здоровья и жизни.
Военные неудачи и поражения были главными причинами падения морального духа и нарастания антивоенных настроений. Вот как вспоминал И.В. Тюленев изменение настроений своих сослуживцев после неудачного наступления в конце 1914 г.: «Мы больше не верили в то, что война скоро закончится, и совсем уже перестали верить в ее успешный исход. Падала в полку дисциплина, солдаты все чаще роптали, поминали недобрым словом самодержца, затеявшего эту бессмысленную бойню». Унтер-офицер 6-го Финляндского полка Штукатуров, вспоминал, как из писем от жены он узнал, что в тылу распускают слухи о переселении ближайших к фронту в 41. Сибирь, такие упоминания в дневниках показывают насколько сильно влияли подобные слухи на настроение в армейской среде. «Я получил письмо от жены, которое сильно меня огорчило. Она пишет, что есть слухи, что их всех переселят в Сибирь, так как возможно, что противник придет и в нашу губернию, и что тяжело раненых по выздоровлению не пускают домой, а помещают в богадельнях».
Долгое пребывание на фронте солдата формировало в его сознании ощущение бесполезности такого нахождения и ненужности его возможной гибели. Все это, в взаимосвязи с неумелым командованием вызывало пораженческие настроения на фронте, что нередко приводило к массовой сдаче в плен. Впервые это стало замечаться в первые месяцы войны, когда кадровая армия была обескровлена и в армию стали вливаться пополнения из плохо обученных крестьян. Некоторые бывшие крестьяне, в силу затянувшейся войны стали проводить параллели с прошлой Русско-японской войной: «Меньше десяти лет прошло со времени русско-японской войны, в которой царская армия потерпела позорное поражение. Невольно приходило на ум: тогда нас Япония одолела, а ведь Германия с Австрией куда сильнее!».
Немаловажным фактором поднятия морального духа была религия, богослужения на фронте для подавляющего большинства солдат ассоциировались со службами в сельских церквях. Православие в армии существовало на официальном уровне и в начальный период войны играло большую роль. Противник воспринимался русским солдатом с позиции православного сознания. Солдат уроженец Вятской губернии пишет домой такое письмо, характеризуя противника: «Немцы не люди, а исчадие ада, они ведут войну для уничтожения всего человеческого рода, стреляют все разрывными и ядовитыми пулями». Штукатуров вспоминал, что в результате взятия Львова проводились церковные богослужения и как настроение солдат резко улучшалось: «Под Львовом мы взяли в плен около
тысяч австро-германских войск и что по этому поводу служат благодарственные молебствия по всей России. Это известие меня очень обрадовало, так как в последнее время мы терпели неудачи. Если это на самом деле случилось, то сильно поднимется дух народа и войска». Насколько значимая, для поднятия морального духа была эта победа можно понять по следующим словам автора: «Пришлось в эти дни переносить и голод и холод. Я лично смирился, но многие товарищи мечтали попасть в плен».
В годы войны армия неоднократно испытывала моральный кризис. Патриотический и моральный подъем начала войны (лето-осень 1914 г.) уже к осени 1914 г. - зиме 1915 г. сменился упадком и падением морального духа. К лету 1915 г. в ходе «великого отступления» стали проявляться причины упадка настроения военнослужащих, стали иметь место позорные для любой армии массовые сдачи в плен, насильственная реквизиция у местного населения запасов продовольствия и фуража, участились случаи армейской преступности.. Осенью 1915 г. - весной 1916 г. в армии стали учащаться случаи дезертирства и братаний с противником. После победной кампании лета 1916 г. в армии стали нарастать негативные настроения вплоть до Февральской революции 1917 г. После «Февраля» размах упадка морального духа и роста негативных настроений стал нарастать как снежный ком, что и достигло своего апогея к концу 1917 г. В отличии от упадка морального духа в других армиях воюющих стран, разрешение кризиса в России могло быть урегулировано только идеологическими, административными и дисциплинарными методами.
2. Особенности взаимоотношений между солдатами и офицерами и внутри руководящего состава
В довоенное время революционные круги стремились изменить государственный строй в России, офицерство было одной из основных опор, на которой держалось самодержавие. Поэтому стремление дискредитации офицеров в глазах общества было вполне понятно. Также противники монархии стремились вбить клин между солдатами и офицерами, подорвать авторитет командиров. Революционеры понимали, что армию можно будет разрушить изнутри и повернуть её против власти.
Для реализации этих планов в обществе и армейской среде была развернута активная кампания. Одним из направлений в этой работе стала пропаганда с целью формирования негативного образа офицера. В обществе стало распространяться и тиражироваться мнение о атмосфере «бесчеловечности», которая царила в армии. Обычным явлением утверждалось мнение, что к солдатам проявляется жестокость, бесправность и что они подвергаются словесным и физическим оскорблениям от офицеров. При этом все это распространялось на уровне слухов, подтвержденные которыми были отдельными эпизодичными фактами.
Работа по дискредитации офицерского корпуса Русской императорской армии принесла свои «плоды», у простолюдинов был сформирован отрицательный образ русского офицера. Социально-экономическое положение пехотных офицеров тоже не способствовали повышению положения офицеров в обществе. Военная служба утратила присущую ей некогда престижность, а уровень жизни многих офицеров был ниже уровня тех же врачей, педагогов и даже квалифицированных рабочих .
Одной из главных причин, изменивших социальный состав русского офицерского корпуса, были большие потери, понесенные им в первые месяцы войны, а также - специфическая система ускоренного обучения новых кадров, ставшая главным источником пополнения командного состава в 1914-1917 гг. Но к моменту начала войны, во времена патриотического подъема отношение к офицерам естественно было свойственно духу того времени, вот как описывал Н. А. Бобринский первые дни с начала войны:
«Вечером, проходя по Арбатской площади, я видел, как патриотически настроенная толпа с криками «ура» качала офицеров».
В ходе войны ощущалась катастрофическая нехватка личного состава, особенно офицеров. А.А. Брусилов так описывал, сложившуюся тогда обстановку: «Во время мобилизации и в начале кампании у нас был значительный излишек офицеров и унтер-офицеров, а потом их вовсе не стало, и мы, ведя боевые действия, принуждены были в тылу каждого полка иметь свою учебную команду. …». Понятно, что новобранец чувствовал себя в подобной обстановке «пушечным мясом», задачей которого было выжить на поле сражения, естественно, что гражданские ценности здесь отходили на второй план. Ситуация усугублялась тем, что руководство плохо обученной солдатской массой осуществлял слабо подготовленный офицерский состав.
Многим молодым командирам, чтобы оправдать в глазах подчинённых свой юный возраст, отсутствие опыта, а, нередко, и не соответствующий должности чин, приходилось демонстрировать личную храбрость (например, идти в атаку не сгибаясь), первому идти в наиболее опасные места. Вот первые впечатления от войны молодого прапорщика, командующего ротой Петровского: «Шёл впереди, первый ворвался в окоп с револьвером в руке и с лопаточкой для самоокапывания в другой…».
Антивоенно-настроенные слои населения использовали в годы войны утверждение, что неудачи войны связаны в том числе, с тем, что среди генералов и офицеров было много обрусевших немцев. Среди солдат на фронте такие разговоры тоже велись: «Зашел разговор и на самую ходкую тему - о господах офицерах.
Не верю я князьям и дворянам, продадут, как в японскую войну генерал Стессель продал Порт-Артур, - говорил Гилев.
Зайнулин, ненавидевший полковника Шмидта, поддержал Гилева:
Разве может волк волка съесть? Не захочет немец Шмидт драться против своих...».
Произошла либерализация отношений между начальником и подчинённым, претерпели изменения социальные отношения, особенно между командиром-дворянином и солдатом-крестьянином, в сторону их упрощения и смягчения, окопы, вши и грязь были лучшими уравнителями.
Наиболее правильный принцип классификации офицерского корпуса русской армии периода войны - кадровые офицеры и офицеры военного времени. Это дает возможность оценить их служебное положение и перспективы, но далеко не всегда - военно-профессиональные качества. Обе категории с началом войны оказались в сходной ситуации. Боевая обстановка предъявляла к офицеру повышенные требования. В условиях войны, благодаря только личным качествам могли завоевать авторитет и уважение, воспитать и обучить солдат и как следствие выполнить поставленную на них боевую задачу.
К.С. Попов, начинавший войну младшим офицером в 13-м лейб- гренадерском Эриванском полку, с удивлением отмечал: «Как это ни странно, большинство офицеров, считавшихся в мирное время выдающимися, не проявили себя таковыми во дни войны». Главным отличием офицера стал боевой опыт и умение им распоряжаться. Перед лицом настоящей войны офицеры, не имевшие до того боевого опыта, как кадровые, так и вновь произведенные, располагали примерно равными шансами состояться в качестве боевых командиров либо оказаться к этой роли совершенно непригодными. Исходя из этих соображений, офицерский корпус делился не на кадровых офицеров и офицеров военного времени, а на способных и неспособных, честно исполнявших свои обязанности и ловко имитировавших их исполнение, либо под разными предлогами ими пренебрегавших. Общим недостатком молодых прапорщиков и офицеров, призванных из запаса, их начальники различных рангов считали низкую строевую и тактическую выучку. Тюленев в своих мемуарах вспоминал какую характеристику дали солдаты командиру своего полка: « Да, братва, вряд ли нам устоять в этой войне с нашими офицерами-белоручками, - раздался чей-то голос позади меня. - Им не воевать, а только пировать. К примеру, наш командир полка генерал Ильяшевич. Какой из него вояка! Когда он на коне, все одно что мешок с отрубями. В пенсне ничего кругом себя не видит...».
Демократичный стиль поведения офицеров военного времени, призванных из студентов и образованных людей фактически противоречил традиционной для царской армии системе взаимоотношений между офицером и солдатом, в которой, например, немыслимым было рукопожатие. Такого рода вольности обычно вызывали со стороны начальства и большинства сослуживцев нарекания и упреки в панибратстве. Тем не менее сама фронтовая жизнь требовала от младших офицеров строить свои отношения с солдатами рационально, сообразно условиям службы и реальной боевой работы. Несомненно, что часть офицерской молодежи не стремилась жестко следовать канонам воинской этики, сознательно перенося в армейскую среду свой социальный опыт и манеры. Однако есть упоминания что офицеры из «благородного» сословия не принимали в свой круг офицеров из «низшего» сословия. Так А. Горбатов упоминает об отличившихся в боях двух унтер-офицерах, которые спасли полк от разгрома, за что были удостоены производства в прапорщики: «господа офицеры нашего полка заявили, что не желают подавать руку бывшим нижним чинам», из-за чего бывших унтер-офицеров перевели в другой полк.
Свидетельства того, что офицеры кадровой службы «солдата не считают человеком», не редкость. Интерес представляет дневниковая запись младшего унтер-офицера Штукатурова, который после излечения в госпитале в июле 1915 г. отправлялся обратно на фронт. «Пришел комендант и стал осматривать тех, которые заявили, что у них недостает некоторых вещей. Комендант в чине штабс-капитана; рассердившись, стал ругать всех нас, ни к кому в частности не обращаясь. Зачем он на прощанье поселял злобу в сердцах солдат? Если бы видел это немецкий кайзер, он, вероятно, был бы ему премного благодарен… Все были обижены, слышались негодующие возгласы: "Вот как нас понимают, хуже собак нас считают, зачем нас калечат, и т.п."». Отношение к солдату как к расходному материалу войны и неразумной субстанции, требующей лишь властного нажима, было вполне типичным. Связанный с ним тип «офицера-помещика» вызывал постоянно копившуюся ответную неприязнь, вылившуюся в 1917 г. в бурю солдатской ненависти. И способствовали этому и такие случаи:
«Один из солдат, не помню его фамилии, несколько отстал от цепи. Тогда к нему подскочил поручик Жилиговский и ударил клинком по спине. Этого ему, видимо, показалось мало. Офицер на скаку ткнул солдату в спину клинок и заколол насмерть. В полку поднялся ропот, солдаты потребовали наказания убийцы. Однако дело замяли, а Жилиговского лишь перевели в другой полк». Штукатуров тоже упоминает случаи неоправданной жестокости проявленной офицерами к нижним чинам: «Нас повели по очень грязной дороге, при чем если кто-нибудь спотыкался и падал, ротный командир ругал, а полуротный не позволял накидывать на плечи палатки от дождя и холода. Солдаты говорили, что наш ротный командир, когда мы отступаем, всегда впереди всех».
В целом же, несмотря на разницу в поведении начальства, моральном климате и состоянии частей, заметная часть младших командиров из числа офицеров военного времени, в особенности отличавшиеся мужеством, тактическими способностями, умением завоевать авторитет у личного состава, а нередко известной долей авантюризма, добивалась успеха и продвижения. Состоявшись на фронте именно в качестве боевых командиров, они восприняли наиболее ценные качества и традиции офицерского корпуса, освоили и полюбили свою воинскую профессию. К 1917 г. многие, командуя ротами, командами и даже батальонами, достигли чинов поручика и штабс-капитана, были отмечены высокими наградами и, таким образом, в боевых заслугах не уступали кадровым коллегам.
Анализируя воспоминания и мемуары, прослеживается интересное обстоятельство критики вышестоящего начальства. Солдаты критикуют своих офицеров уровня не выше командира роты, младшие же офицеры критикуют старших офицеров уровня командира полка, а командиры полков подвергают критике генералов, командиров дивизий и корпусов. Каждый критикует на своем уровне и опираясь исключительно на свой опыт. В результате поражений лета 1915 г. многие командиры перестают полагаться на высшее начальство и замыкаются внутри своего полка, как на боевую единицу на которую он может положиться. Генерал А. А. Свечин не желая подчиняться приказам начальства и раздергивать полк на мелкие части в конце 1915 г. пишет: «Однако бороться с собственным эгоистическим чувством, когда начальство начинает раздергивать полк, крайне трудно. Много значит и недоверие к соседу, к обстановке дезорганизации, которая имеет у него место и в которую жаль бросать свои лучшие части…». И. В. Тюленев вспоминает эпизод нерешительности командования, когда во время штурма города Сандомир, штурмовавший 72-й пехотный Тульский полк не мог прорвать укрепленные позиции противника: «Тогда солдаты драгунского полка, не дожидаясь приказа сверху, сами перешли в наступление. Немцы были оттеснены, и мы заняли город Сандомир». Какие были дисциплинарные последствия за самовольство, автор не упоминает, однако этот случай имел сильное отрицательное последствие на настроения солдат, все это способствовало недоверию солдат к офицерам: «После этого боя солдаты стали вслух высказывать недовольство новым командиром дивизии, дескать, сменили кукушку на ястреба, да и тот оказался петухом.
Ну, братцы, с таким начальством не до жиру, быть бы живу, - говорил солдат Блажевич». Однако, нежелание командира наступать совместно с пехотой, солдаты драгунского полка, в котором служил Тюленев связывали с тем, что в другом месте полк наступал только потому, что у командира дивизии с довоенных времен там располагалось его имение: «А ведь наш-то Чайковский, генерал, научился воевать!» В ответ раздался насмешливый голос обо всем осведомленного Гилева:» Научился! Как бы не так. Лез он из кожи вон, потому что в этом районе его имение. А мы-то, дураки, за его имение на смерть шли...».
Одной из проблем освещенной в источниках личного происхождения была проблема с награждениями. История мировых войн показала, что в больших вооруженных конфликтах проблема награждения присутствует всегда. В данной проблеме всегда остро встают вопросы: соответствует ли награда совершенному подвигу и отсюда и справедливо ли награждение? В довоенное время, а уж тем более во время самой Первой мировой войны награда стала ассоциацией с геройством, с подвигом. Георгиевский крест на груди был формальным свидетельством, что его обладатель истинный герой. В мемуарной литературе, изданной в Советском Союзе, при очень критичном подходе к царской армии и Первой мировой войне, сама царская награда не считается чем-то недостойным, и авторы охотно и совершенно не стесняясь описывают боевые подвиги, за которые они получали награды. И.Т. Черкасов пишет: «За разгром турецкой батареи и за то, что остался на фронте, несмотря на контузию, меня наградили Георгиевским крестом…Я мог гордится тем, что честно несу службу царю и родине. И гордился».
Одним из острых вопросов, который ставят авторы воспоминаний, стоит вопрос о справедливости награждения одних и обхождении наградой других. Проблема несправедливости награждения не заслуживших награду в обход достойных героев отходит на второй план, когда встает вопрос о награждении отдельных лиц, когда все геройски сражались. В ряде случаев героизм становится частью повседневного боевого опыта и выделение подвига становится действительно сложной задачей. В. Арамилев вспоминает похожий случай из своего боевого опыта: «На наш полк отпущено изрядное количество георгиевских крестов. Нужно кого-то «выделить»…в герои и кавалеры. Но как выделять, когда перебит чуть не весь офицерский состав, ходивший с нами в атаку?». А военный летчик А.К. Тумановский в своих воспоминаниях указывал как весной 1917 г. командир корпуса отказал в представлении к награде за сбитый немецкий самолет, мотивируя это тем, что: «сбивать немцев - воинский долг наших летчиков и никакого подвига в этом нет…».
Стоит заметить, что авторы мемуаров напрямую связывают вопросы награждения с личностью командира. Офицеры по разному подходили к вопросам награждения, кто-то внимательно относился к подчиненным и награждал их достаточно щедро, напротив, некоторые весьма скупо относились к награждению и полагали, что наград достойны люди за действительно выдающиеся подвиги. А.А. Свечин отмечал, что в другом полку (5 финляндском стрелковом полку) наград удостаивались больше чем в его полку: «Штаб 5-го полка отличался, между прочим, своим красноречием. Представления офицеров к наградам составлялись с изысканной тщательностью и любовью. Несмотря на гораздо большую боевую работу моего полка, в 5 полку офицеры получали больше наград, в особенности орденов Георгия».
Воспоминания участников войны, лишний раз указывают на то, каким сложным и неоднозначным был процесс награждения. Доходило даже до откровенно курьезных случаев, один из которых В. Арамилев зафиксировал в своих воспоминаниях, нижний чин роты Николай Власов предложил ротному командиру: «Нельзя ли, ваше благородие, кресты по очереди всем носить: неделю бы тот, неделю бы энтот или бахто в отпуск в деревню поедет - тому креста три на грудь на временное пользование. Справедливо бы было, ей-богу! Я первый…».
Отображение в мемуарах вопросов награждения оценивается системным и личностным измерением. Каждый желает награду, но четких критериев определения героев нет. Во первых вопрос о награждении стоит в компетенции начальства, а во вторых вступает в силу фактор личных стремлений получить награду, либо наоборот не наградить достойного. Авторы мемуаров винят в этом эгоистичных начальников или всю порочную систему в целом. Унтер-офицер Штукатуров вспоминал про несправедливость при награждении: «Сегодня опять выбирали людей к наградам. Вчера были представлены три человека из роты и как всегда получили - писаря и вообще присные различного начальства и были обойдены такие люди, которые провели более года в строю и были во всех сражениях полка. Много эти награды сеют озлобления и огорчения». Также на страницах источников изданных в советское время в вопросах награждения еще указывается «классовый» характер награждений. Авторы обвиняют офицеров, что те, получают награды не за личное мужество и умелое командование, а за героизм и мужество простых солдат. Солдат Вавилов писал: «Благодаря русским солдатам наши офицеры слыли героями, производились в высокие чины и нашивали себе наградные знаки». Жалуется на несправедливость и военный летчик А. Петренко:
«Большинство летчиков-офицеров еле вылетывало в месяц положенные 6 часов…я в августе налетал 36 часов, неоднократно рисковал жизнью, а в благодарность получил выговор командира «за грубое обращение с офицером», также Петренко особо выделяет: «Значит, все равно, как ты ни летай, какую ни проявляй храбрость, но если ты «нижний чин», любой прапорщик может безнаказанно тебя обругать».
На этом фоне, эмигрантские издания наоборот, выделяют подвиги офицеров, особо не выделяя героизма подчиненных.
В воспоминаниях,вышедших в СССР, классовый подход оценивания офицеров не всегда превалирует над исторической правдой. Противопоставляя на страницах мемуаров тех или иных офицеров можно проследить, где и в каком случае дается объективная характеристика фронтовому опыту офицера, а где идет стандартное тенденциозное развешивание ярлыков представителям офицерского корпуса. Многие характеристики данные офицерам с большой долей вероятности являются правдой. В своих воспоминаниях солдат В. Дмитриев вспоминает, как воюя в тяжелых условиях и практически без патронов, их командир от первого разорвавшегося снаряда спрятался в блиндаж. Подобный же эпизод упоминает и И. Черкасов, когда их нелюбимый командир батареи подполковник Сикорский, во время боя отсиживался в блиндаже и самоустранился от командования.
Например, в мемуарах Г.Н. Чемоданова, можно усмотреть противопоставление между штабс-капитаном Андреевым, который без страха выходил на бруствер в полный рост, с тем чтобы ободрить свою роту, и штабс-капитаном Юрченко, который постоянно уклонялся от боя. Рядовой С.А. Калинин противопоставлял своего первого командира роты капитана Частухина, который умел своим внимательным отношением завоевать авторитет среди солдат, и капитана Сухарева, который жестокой дисциплиной стремился «подавить в солдатах все живое, превратить их в безропотное «пушечное мясо».
Взаимоотношения между военнослужащими разных полков - одна из общих тем, внимание которой уделялось в мемуарах и воспоминаниях. Также в источниках личного происхождения встречаются эпизоды взаимоотношений с солдатами старших и младших возрастов из народного ополчения и добровольцев. Вольноопределяющийся А. С. Арутюнов, служивший на Кавказском фронте, вспоминает об одной такой встрече с ополченцами в восторженных тонах: «… по обеим сторонам дороги были выстроены в две шеренги ратники из дружины, которые кричали «Ура!». В ответ им мы тоже кричали им «Ура!»…Из этого видно, какая тесная связь и любовь общая на общее святое дело. И успех наш заключается по взаимной любви и поддержки друг друга во всех боях». Про взаимоотношения с юными добровольцами очень красноречиво описал артиллерист Ф.А. Степун:
«Солдаты все, как один, относились к ним с решительным недоброжелательством, а подчас и с явным презреньем и ругали их самыми отборными словами», объяснял такое отношение автор отношением самих добровольцев. Юные добровольцы рассматривали поход на войну как увлекательное путешествие и с присущим для детей инфантилизмом не понимали всю серьезность и кровожадность войны: «их привела в ряды защитников отечества не судьба, а фантазия, потому что для них театр военных действий в минуту отправления на него рисовался действительно всего только театром, потому, наконец, что добровольцы эти бежали от того глубоко чтимого солдатами священного, полезного и посильного им домашнего труда, который после их побега остался несвершенным на полях и в хозяйствах». В этих строках хорошо показывается вся крестьянская сущность, что «труд на полях и хозяйствах остался несвершенным».
В мемуарах есть также упоминания о встречах с самим императором, членами царской фамилии или высокопоставленными руководителями. Тюленев вспоминал, как в 1916 г. его полку, государь проводил смотр и какую характеристику ему дал сам автор и его сослуживцы: «Бледное, болезненно-испитое лицо царя-полковника, щуплая фигурка, вялость в движениях, штатская посадка на коне разочаровали даже тех, кто последние дни не ел, не пил - скорее бы увидеть самодержца всея Руси. « Ну и папаша, ну и отец...» - подталкивали мы локтями друг друга. - Теперь понятно, почему Гришка Распутин да немцы, дружки царицы, управляют страной. Да какой же из него главнокомандующий? Пропала матушка-Россия!». Н.А. Бобринский дает характеристику брату царя великому князю Михаилу Александровичу: «Держался брат Государя очень просто, был даже застенчив и малоразговорчив от стеснения. Говорил с небольшим петербургским акцентом. Словом, благовоспитанный европеец. У меня создалось впечатление, что в полку с ним мало считались».
. Бытовые условия русской армии, их влияние на настроения солдат
Фронтовая повседневность является совокупностью многообразной фронтовой жизни, в которой переплетаются,бытовая повседневность и опасность для жизни каждого участника войны.Жизнь человека на войне заключалась не только в постоянном ведении войны, наступали минуты затишья - и тогда военнослужащего больше занимали бытовые проблемы, от которых зависело многое, в том числе успешное ведение новых боев. В. Падучев описывал обычный день окопной войны на европейском театре военных действий, наполненный привычной рутинной работой вблизи неприятельских позиций: «Хорошо видно движение в наших окопах, как в пятой роте солдаты роют землянку и подкатывают тяжелые бревна, как пулеметчики набивают патронами ленту, а ротные телефонисты, как муравьи, тянут линию вдоль окопов... Утомленные сердитые лица, винтовки с примкнутыми штыками, сумки ручных гранат, остатки супа в медном котелке, зияющая черная воронка в колючей проволоке перед окопами, ротный фельдшер с красным крестом и двое раненых из нашего секрета - все это настоящее, будничное, покрытое серым цветом, но полное близкой тревоги ожиданий».
Первостепенный вопрос фронтового быта - солдатский рацион. Это и понятно, солдат должен быть всегда сытый, на голодный желудок он много не навоюет. Солдатскому рациону уделяется достаточное внимание в мемуарной литературе, солдаты подробно описывает свое окопное «меню». Вот что пишет в своем дневнике В. Арамилев: «Днем мы обедаем и пьем чай. И то и другое готовят в третьей линии. Суп и кипяток получаем холодными. Суп в открытых солдатских котелках - один на пять человек - несут три « километра ходами сообщения…». В. Арамилев упоминает, что в принесенную в котелках еду со стенок ходов сообщения сыпалось много земли и песка. Солдатам приходилось есть пищу с песком, который хрустел на зубах. Из-за такой пищи, как вспоминал автор, многие бойцы страдали болями в желудке.
Еще более категоричен в оценке качества солдатского питания прапорщик Бакулин. В его объемном дневнике этот вопрос затрагивается неоднократно, очевидно, потому, что являлся действительно «больной темой».
апреля 1915 года: «Выдача рису частям прекратилась, объясняют тем, что от риса летом будут желудочные заболевания, также убавили выдачу масла или сала, должно быть тоже боятся желудочных или каких-нибудь других заболеваний...».
Бакулин также рассказывает про идею интендантов выдавать вяленую рыбу из которой необходимо было варить суп, как вспоминает автор, что рыба поступала очень мелкая, суп из нее получался горький, чешуя обдиралась плохо. Автор упоминает что мука, которая была составляющей для основной пищи солдат - хлеба, была неудовлетворительного качества:
«…мука затхлая, горькая и комьями, в одном мешке три сорта, с концов хорошая, в середине дрянь».
сентября 1916 года прапорщик Бакулин вспоминал: «В интендантстве сейчас почти никаких продуктов нет, нет даже необходимых, как-то: крупы, соли; сахара... Полкам приходилось варить пищу: ½ фунта мяса, вода и заболтано мукой, каши не было. Если так будет долго продолжаться, земляки взбунтуются…». Также в своих мемуарах Бакулин упоминает что из полка были отправлены 4 офицера для закупки продуктов за счет полковых средств, делая вывод что централизованное снабжение интендантством полностью провалилось.
Перебои со снабжением русской армии возникали на всех фронтах на всем протяжении войны. В этой связи Ф. А. Степун в качестве злейшего врага наряду с немцами и австрийцами называет «полную нераспорядительность начальства». Плохую работу интендантства в своих мемуарах упоминают многие участники Первой мировой войны, что позволяет эту проблему системной. О проблемах со снабжением войск продовольствием и реквизициях в Галиции в сентябре 1914 года вспоминал военный врач Л. Войтоловский, приводя монолог своего сослуживца: «В голодное село приходят голодные резервы. Через четыре часа они будут брошены в наступление. Должны ли мы их накормить? Разумеется, так. Ибо раз мы воюем, то мы хотим победить, а раз мы хотим победить, то солдаты должны быть сыты. Но этому противятся строптивые галицийские бабы». Нередко пропитание добывалось в прямом смысле в бою: «Пища была у нас в достаточном количестве и мяса сколько угодно. До этого мы отбили у турков около 500 голов баранов».
В ходе маневренной войны, местное население, безусловно, страдало от поборов воюющих армий, но значительно меньше, чем когда война приобрела позиционный характер. В одни и те же деревни приезжали за провиантом и фуражом в течении продолжительного времени, запасы крестьян в следствии военной разрухи уже не могли обеспечивать собственные нужды, не говоря об обеспечении находящихся поблизости войск. 12 сентября 1916 года прапорщик Бакулин писал: «С фуражом у нас творится что-то необыкновенное. Ни сена, ни зерна нет. Заявляю командиру - один ответ: Приказано использовать местные средства…».Автор прямо пишет что выполняя подобные приказы приходилось в открытую заниматься грабежом местного населения, потому как денег на покупку из полковой кассы тоже не выделялось.
В начальный период войны, прифронтовая местность еще не была разорена войной и с продовольствием и питанием проблем не возникало. «На больших станциях пополняешь свои запасы шоколада, папирос, книг… главное что надо узнать, есть ли у них (у местных жителей) сало и продают ли они молоко…». В боевой обстановке, очень часто, обычная казалось бы проблема добывания воды, становилась вопросом жизни и смерти. «Воды из тыла привозят мало, - писал тот же Арамилев:«Берем воду в междуокопной зоне, в ямках, вырытых в болоте. Но вот уже целую неделю это водяное болото держит под обстрелом неприятельский секрет. Он залег в небольшой сопке в полуверсте от наших окопов и не дает набрать ни одного ведра воды». 21 ноября 1914 года прапорщик Бакулин записал: «Немцы как-то пронюхали, что около 9 часов вечера к нам подходят кухни, а также узнали, где кипятят воду землячки. Каждый вечер, около 9 часов начали посылать шрапнель…».
Вторым по значимости для солдата, а в некоторых случаях и первым являлся вопрос вещевого снабжения. Особую значимость для военнослужащих играет обувь. Она выходила из строя в первую очередь, а плохое ее состояние в условиях дождей и холодов приводило к массовым заболеваниям и обморожениям. Д. Оськин, тогда еще рядовой пехотинец на Юго-Западном фронте, записал в ноябре 1914 года:«…Выпал снег и установился мороз, временами достигающий двадцати градусов. Морозы застали нас в летнем обмундировании. Обувь, за время продолжительных походов поистрепалась, и у большинства солдат сапоги просили каши. Летние портянки не грели…».
Я. Окунев писал осенью 1915 года о нехватки зимнего обмундирования: «Мы ждали сапог, ждали обозов с провиантом и полушубками, - во всем этом была большая нужда: наступили холода, по ночам подмерзала вода в траншеях… Обозы прибыли. Тут были и новые сапоги, и свежие, уютно пахнувшие овчиной полушубки…».
Вещевое довольствие во время войны в мемуарной литературе хорошо описал прапорщик Бакулин, который по состоянию здоровья попал командовать обозом. Он упоминал, как солдаты торговали казенным выданным имуществом, предполагая, что взамен проданного им будет выдано новое. Бакулин вспоминает: 13 апреля 1915 года: «С февраля месяца полки все кожи с убитого скота должны сдавать нам, а мы сдаем продовольственному транспорту, думаю, что половина кож придет на кожевенные заводы испорченной, так как никто не знает, как их засаливать и как сохранять. Также приходится принимать из полков старые сапоги, говорят, что их где-то чинят, а по-моему, просто выбрасывают, так как они сдаются нам в таком виде, что едва ли какой сапожник может их починить».
Как начальнику обоза Бакулину приходилось принимать старую изношенную военную форму одежды. Бакулин отмечал, что в основном сдавали одежду и обувь представляющие из себя тряпки и лохмотья и не о каком вторичном их использовании не могло быть и речи. Автор указывает, что ремонт этих вещей тоже был невозможен. Однако начальник обоза замечает, что выданное новое казенное имущество солдаты, двигающиеся на фронт, стремились продать местному населению, особый интерес у местных жителей вызывали сапоги. Солдаты, зная это продолжали носить старые сапоги, а новые сапоги, предназначенные для армии, оставались в тылу.
На страницах своих воспоминаний Бакулин пересказывает приказы начальства о том, что снабжение сапогами возлагается на самих себя. Автор вспоминает как «сверху» приказывали брать кожу с убитого скота, солить, дубить ее с целью получения кожи для шитья сапог. Бакулин замечает, что практической пользы от этого приказа никакой не вышло, некоторые не умели совершенно выделывать кожу для обуви и у них ничего не получалось. У многих же у кого как-то получалась, выделка кожи, готовые изделия особой износоустойчивостью не отличались и после непродолжительного использования также приходили в жалкое состояние.
Из мемуаров Бакулина: 23 мая 1916 года: «Получили для нижних чинов обоза американские ботинки, на вид очень крепкие, как будут носиться - увидим; обещание интенданта о выдаче на лето лаптей не состоялось, и теперь будут ботинки».
июля 1916 года: «Вчера получили для обозных лапти, а лапти те, интендантские, плохи и много мелких, лето кончается, а лапти выдают, даже нижние чины острят: германцы сбросили с аэроплана будто бы 200 пар лаптей с запиской: Сняты с Ваших пленных, а взамен лаптей им выданы сапоги».
В мемуарной литературе с особой теплотой авторы вспоминают о тех подарках, которые присылали им из дома их родные и близкие: «Все солдаты поздравляют друг друга с Новым годом. Все-таки нас обрадовали, так как получили дарственные вещи и подарки. Был и табачок, сахарок и разная мелочь». Также в воспоминаниях авторы отмечают работу общественных и благотворительных организаций, которые взяли на себя помощь армии, в санитарно-гигиенических, бытовых и хозяйственных вопросах. Как вспоминал вольноопределяющийся Арутюнов: «Ярко бросаются в глаза палатки «земского союза», устроивших здесь лазареты, госпитали, бани и т. п. Всюду чистота и образцовый порядок. На душе становится отрадно, видя живую деятельность Русского Земского Союза и приносящую большое облегчение воинам заболевшим или раненым. Хорошее и доброе отношение во всем».
Следующий по важности вопрос фронтового быта после что поесть, во что одеться, это где жить. Описание военных жилищ в мемуарной литературе более разнообразно, нежели предыдущих бытовых вопроса. Связано это во первых в различиях жилища солдата и офицера, а также географии театра военных действий, «второстепенный» Кавказский фронт сильно отличался от Западного в вопросах фронтового жилья. На формы и способы обустройства влияли природно-климатические условия и времена года. Как правило, войска двигавшиеся к линии фронта оставались на постой в деревнях и населенных пунктах вместе с жителями или занимая пустые дома и постройки при оставлении местных жителей своих жилищ. Это могла быть и крестьянская халупа, и господский дом. Естественно,лучшие помещения занимали офицеры. Нередко в воспоминаниях встречается, что жильем становилась солдатская палатка, собранная с помощью полотнищ и приколышей, образуя палаточные лагеря. Солдат Арутюнов вспоминал: «По приходу на бивак разбивались солдатские палатки, кто идет за сеном или соломой для подстилки, кто по воду для чая». В непосредственной зоне боевых действий жилье приходилось себе строить самим и проживать на позициях.
Вот как описывает солдатское жилье прапорщик Степун: «Каждый из них (солдат) живет в небольшой яме. Яма сверху наполовину прикрыта досками, внутри каждой ямы сложена из трех-четырех кирпичей печь. Была ночь; в каждой яме, в каждой печи горел огонь…». Совсем иные впечатления высказывает Оськин, начинавший службу рядовым солдатом и успевший пожить в «солдатских» жилищах до того, как стал прапорщиком:
«Рядом с окопами солдаты сами, без каких-либо указаний саперных частей, вырыли землянки - глубокие ямы, прикрытые несколькими слоями бревен, пересыпанных слоями земли. Здесь мы чувствовали себя достаточно укрытыми от снарядов, но зато не было никакого спасения от холода…».
Похожую картину рисует В. Вишневский, описывая движение войск к Карпатам в начале кампании 1915 года: «В так называемых тесных районах квартирования приходилось по шестьдесят человек на избу… Там же, где люди не вмещались в стодолы (сараи) и топтались на холоде… Солдаты расстилали, следуя передаваемому из поколения в поколение солдатскому правилу, половину своих шинелей на снегу, ложились на них, тесно прижавшись друг к другу, и укутывались другой половиной шинелей». А вот опыт артиллерийского офицера Жиглинского: «В халупе у меня довольно уютно. Глиняный пол я устлал здешними фабряными холстами, кровать огородил полотнищами палаток. На стенах - картинки Борзова Времена года, портреты Государя, кривое зеркальце, полукатолические бумажные иконы, оружие, платье, гитара, окна завешены холстом. В углу глинобитная, выбеленная печь».
Бытовой опыт каждого военнослужащего безусловно индивидуален, связано это с тем, что в зависимостью с положением на фронте, временем года и другими обстоятельствами, солдат мог оказаться в очень комфортных бытовых условиях, а офицер, напротив мог и ночевать под дождем и так же как и солдат мерзнуть на холоде. Л. Войтоловский вспоминал отступление сентября 1915 года поПолесским болотам: «Холодно. Дождь леденящими струями забирается под рубашку, и мечта о пристанище и тепле мучает еще неотвязнее, чем голод. Целый день плетемся по вязким лесным дорогам. Неужели опять ночевать в лесу под холодным дождем?». А. Арутюнов вспоминает зиму 1915 г. на Кавказском фронте: «…здесь не раздеваясь в грязном белье, где еще докучают насекомые, ложимся прямо на холодную землю…а шинелью укроешься, холод дает о себе знать и ноги мерзнут».
Война забирает у ее участников не только жизнь и здоровье, но еще и высасывает физическую силу и психику человека, что влияет и на настроение военнослужащего и на его боевые качества как солдата. Поэтому отдых и сон на войне нередко был лучшей наградой за те эмоциональные и физические страдания, которые терпели солдаты и офицеры русской армии. Г. Н. Чемоданов вспоминал: «Война выработала привычку спать при всяком шуме, вплоть до грохота ближайших батарей, и в то же время научила моментально вскакивать от самого тихого непосредственного обращения к себе».
Как и любому живому организму, армии свойственно переживать горе и радость. Разумеется, радостей на войне значительно меньше, на войне такими радостями были немногочисленные праздники. Вот как вспоминает солдат Арутюнов наступление праздника Пасхи: «Сегодня Пасха! Христос Воскрес! …пришли к роте поздравить прапорщик Морский, после поздравления пропели ротой Христос Воскреси! Многие прослезились…», а накануне перед праздником: «…было выдано по яйцу также солдатам подарили по комплекту теплого и холодного белья, чтобы все встретили праздник в чистом белье». Накануне Арутюнов разговелся с подпрапорщиком «маслом и сыром, напились чаю с белым хлебом (булками)…», это говорит о том что на бытовом уровне взаимоотношения рядового с подпрапорщиком (самое высокое звание среди нижних чинов) были равные и вполне человеческие.
декабря 1915 года оставил дневниковую запись о Рождестве прапорщик Бакулин: «Для первого дня праздника погода стоит гнилая, вот уже 3-й день тает. И весь снег сошел. Солдатам делают везде елку, выписали гостинцы, как-то: орехи, пряники, конфеты-леденцы. Выдан белый хлеб, колбаса и улучшена пища. Также украшают елки…».
Ф. Степун в письме к жене от 26 декабря 1914 года также описывает атмосферу праздника: «…в сочельник, как раз к только что зажженной елке, подоспел с рождественскими подарками и посылками солдатам. Мы мгновенно взломали ящики, и наш рождественский стол, за полчаса перед тем унылый и пустынный, словно по мановению скатерти-самобранки, превратился в нечто неописуемое, в какой-то гастрономический цветник».
А вот рядовой Оськин 26 декабря 1914 года сделал в дневнике отнюдь не праздничную запись: «В ночь под Рождество наш отдых окончился. Полк двинули ближе к позициям, и ночевать нам пришлось в крошечной деревушке, все хаты которой были заняты штабом и офицерами: солдатам пришлось размещаться по стодолам.».
декабря 1915 года оставил дневниковую запись о Рождестве прапорщик Бакулин: «Для первого дня праздника погода стоит гнилая, вот уже 3-й день тает. И весь снег сошел. Солдатам делают везде елку, выписали гостинцы, как-то: орехи, пряники, конфеты-леденцы. Выдан белый хлеб, колбаса и улучшена пища». А вот описание им Пасхи выглядит скучнее:
«Встретили Пасху невесело, церковной службы не было, костела вблизи тоже нет. Собрались все в нашем собрании, название громкое, но помещение весьма плохое, похристосовались в час ночи на 22 марта, разговелись, так как кулич на Пасху имели из Белостока, в третьем часу разошлись по домам…».
Иначе встретил Пасху Ф. Степун: «21-го, т. е. в Страстную субботу, нам была неожиданная радость. В то время как я был на наблюдательном пункте, мне вдруг потелефонили с батареи… От себя телефонист радостно прибавляет, что слышно, нас сменяют». Дальнейшее описание отмечания праздника у Степуна особенными различиями от других мемуаристов не отличается. В дневнике Штукатурова есть упоминание как всех заставили отмечать православный праздник вместо того, чтобы дать людям отдохнуть:
«Ночью нас послали топить баню, но там уже топила другая рота. Была поверка, спать сегодня не пришлось. Завтра праздник Пятого Иоанна Предтечи, а нас заставляли петь песни. Слышался ропот между солдатами, что не дают ни минуты покоя».
В минуты затишья военнослужащие стремились снять моральное напряжение, и одним из лучших способов была музыка. Для крестьян, составляющих основной состав Русской императорской армии было свойственно хоровое пение и коллективные танцы. Вот как об этом вспоминает А. С. Арутюнов: «5-го мая из полка были присланы для всех рот по одной 2-х рядной гармонии фирмы «Адлера» и по одному бубну, для развлечения и игры в свободное от занятий время, нашлись и играющие».
Изменение состояния морального духа русской армии и настроений солдат и офицеров в 1917 г.
Причины того, что произошло с русской армией между февралем и октябрем 1917 года, - тема, крайне важная для понимания событий русской революции, и столь же мифологизированная. Советские историки, неустанно подчеркивая руководящую и направляющую роль большевиков в событиях 1917 года, тем самым давали аргументы в руки своим противникам, утверждавшим, что армию развалили предатели-большевики на деньги германского Генштаба.
В ходе войны русская армия неоднократно испытывала кризис морального духа. Подъем морального духа, сопутствовавший началу войны (лето-осень 1914 г.) к зиме 1915 стал сменяться упадком. Во время «великого отступления» русской армии стали появляться элементы разложения армии: массовые сдачи в плен, насильственная реквизиция у местного населения продовольствия и фуража. С осени 1915 г. - весны 1916 г. в армии стали появляться случаи дезертирства и даже братания. Победный период лета 1916 г. ненадолго вывел армию из кризиса морального духа и улучшил в целом настроения военнослужащих, но уже с октября 1916 г. российская армия стала погружаться в тяжелейший кризис, который привел к Февральской революции. Упадок морального духа как по спирали, закономерно, все больше и больше увеличивался с каждым новым витком и в конце 1917 г. достиг своей наивысшей точки. Историк А. Б. Асташов считает, что проблематика морального кризиса Русской императорской армии сильно разнилась с кризисом, который постиг другие армии воюющих стран. Главной причиной «разложения» русской армии он считал именно политическую проблему, а не административную, идеологическую или экономическую как в других странах участницах ПМВ.
К 1917 году монархизм в мировоззрении солдат практически полностью исчерпал себя. После февральской революции и отречения Николая II от престола, как отмечают многие исследователи, большинство солдат в нем разочаровались. Солдаты топтали символы царизма, ругали режим и царскую семью. Общее настроение солдат на фронте после февральских событий выражалось в том, что солдаты стали высказывать предположение, что теперь они будут воевать за себя, а не за царя. Старое правительство пало, и благодаря этому у солдат появилась уверенность в своих силах и победе над врагом. В большинстве случаев слышались солдатские заявления, что теперь целью войны являлась защита полученной свободы.
Русские солдаты, «полученную свободу», оценивали с присущим для них крестьянским менталитетом. Полученная свобода сразу же перетекала в сознании солдат в отрицание всяких авторитетов прежнего режима. В условиях фронтовой жизни, весь царский режим стал ассоциироваться с офицерами. Документы того времени отмечали, что офицерство после февральских событий стало переживать очень тяжелые времена. Сами офицеры, вспоминая, так описывали впоследствии происходившие в те дни на фронте события: «Настал 1917 год, когда все идеалы, во что мы верили, ради которых служили и воевали, были повергнуты во прах предательской волей новых правителей... Тяжелые, полные трагизма дни переживал офицер на фронте в те жестокие времена».
С внезапно обрушившейся на них свободой, солдаты стали вести себя крайне нахально по отношению к командному офицерскому составу. Так, например, описывал в своих дневниковых записях генерал-майор М.С. Галкин воспринятую солдатской массой свободу: «Впечатление от последних реформ в армии таково, что в Петрограде решили кончить войну теперь же. Нижний чин, почувствовав под ногами так называемую политическую свободу, понял ее своеобразно: все теперь можно».
Таким образом, в 1917 году солдаты хотели защищать приобретенную в ходе революции свободу. Патриотизм в солдатском сознании, трансформировался под влиянием новых социальных изменений и не имел ничего общего с патриотическим порывом 1914 г. Только теперь, после февраля 1917 г, у солдат появилась осознанная мотивация - борьба за свою свободу, воспринятую весьма специфично. Однако, полученная свобода стала рассматриваться солдатами как отрицание авторитета начальства, как всеобщий произвол и анархию. Новые мировоззрения влияли разрушительно на русского солдата и породили в нем отрицание законов и приказов командиров и один из самых страшных «утверждений» 1917 г. - главенство силы оружия, а не силы закона: «По заявлению командира полка, положение гораздо серьезнее, так как солдаты говорят, что если и будет наступление, то в случае неудачи они расправятся с офицерами…», в некоторых случаях после солдаты не останавливались на угрозах: «В N полку N дивизии солдаты избили фельдфебеля, говорившего за войну…».
Озвученный выше элемент разложения армии - дезертирство, происходил во время Первой мировой войны повсеместно, усиливаясь во время неудач военной кампании, в революционный период рост дезертирства только усилился. Дезертиры оказывали негативное действие на настроения в войсках и способствовали росту преступности внутри самой страны. В прифронтовой полосе они занимались грабежом, погромами, пьянством. В тыловых районах России дезертиры становились зачинщиками антивоенных настроений, бунтов, призывали к неповиновению и смене режима и поддерживали в населении массовое недовольство войной. Преступные действия дезертиров в тылу были связаны с антигосударственным и антиобщественным поведением населения накануне революции. Вместе с дезертирством, стало распространяться и членовредительство. Это был еще один способ «избежать войны». Однако это проявление трусости было характерно для периодов затишья, в революционное время «самострелы» сами себя изжили. Многие дезертиры, подпитанные революционной пропагандой, возвращались на фронт с целью разложения: «По сообщению председателя дивизионного комитета дивизии, в N полку действует небольшая часть (революционных агитаторов), в том числе дезертиры, прибывшие недавно в полк». Сами солдаты на фронте отрицательно относились к дезертирам, видя в них предателей: «В 1 морском полку идут слухи, якобы солдатские депутаты от тыла требуют отказа от выступления, дабы не перебить и лучших, находящихся в окопах, так как тогда благами воспользуются дезертиры и другие худшие элементы…».
Братания с врагом, были еще одним изпроявлением упадка и кризиса морального духа в Русской императорской армии. Как и предыдущие элементы морального кризиса, этот вид разложения тоже носил нарастающий характер. Впервые такое произошло на Рождество 1914 г., причем это явление происходило и на Западном фронте Первой мировой войны. На праздник Пасхи, братания повторялись, притом усиливаясь как явления и втягивая все больше и больше подразделений с каждым годом, поэтому в 1917 г. большая часть русской армии отмечала её вместе с противником. В мемуарах и дневниках прослеживается связь братаний с ростом антивоенных настроений в армии. Однако в июне 1917 русская армия еще не была сильно разложившимся объединением людей, происходили случаи когда солдаты проявляли сознательность и пытались отгородить от братаний своих сослуживцев: «Братания прекратились, и лишь в N полку два солдата вышли для братания, но были арестованы своими товарищами…Во всех армиях наблюдается некоторый подъем духа…».
Еще одним из проявлений разложения армии стала спекуляция военнослужащими военным имуществом и обмундированием. На последнем этапе войны, в связи с тяжелым экономическим положением в тылу и ростом цен, оно уже приобрело явление мешочничества. Как следствие этих проявления в армии повысился уровень пьянства, который сопровождался братаниями, падением дисциплины, воинским преступлениям. Рост уголовных преступлений военнослужащих говорил о серьезном падении морального духа, вплоть до прямого разложения армии. «Такая преступность имела место в скрытой форме - в виде реквизиций, погромов, и открытой - в виде преступлений в отпусках и вообще на гражданке…». Важным явлением способствовавшим росту преступности в армии стало потворство командования, ослабление наказаний и скованность армейской судебной системы.
События развивались молниеносно. Меньше чем через неделю хлебные бунты переросли в вооруженное восстание и мятеж учебных команд в Петрограде. Тогдашнее нездоровое состояние власти создало обстановку, в которой требовалась только искра, только повод для выплеска недовольства. Этим поводом в равной степени могло стать немецкое происхождение Императрицы, самые незначительные перебои с поставкой хлеба или что-нибудь еще.
Армия некоторое время жила в абсолютном неведении, сильно отставая от тыла. Реально ситуацию понимали только в штабах командующих фронтами. Даже немцы были хорошо осведомлены о произошедших событиях, а фронт все еще томился в неизвестности.
В мемуарах и воспоминаниях выпущенных в годы советской власти тематика революционного 1917 г. доминирует, связано это было в первую очередь с идеологической составляющей всей Первой мировой войны, как подготовки и проведения Октябрьской революции. Изложение в них, авторами производилось с утвержденной тогда в стране идеологической концепции. Однако обращает на себя внимание, что во многих источниках, поведение солдат на фронте во время революционных событий показано достаточно объективно и отображает реальное положение дел, которое происходило тогда.
В мемуарах встречается много упоминаний того момента когда авторы узнали что император отрекся от престола.
Вот как описывает это известие Н. А. Бобринский: «…он разболтался и стал говорить, что Царя больше нет, что власть перешла не то к Государственной Думе, не то к Временному правительству. Мы удивленно переглянулись, но не придали его словам никакого значения». А вот что про это событие пишет Тюленев, которому случайно удалось раздобыть газету с новостью об отречении: «Что это значит? Как отрекся, почему отрекся? Не по доброй же воле оставил престол?» Все перемешалось в голове. Кто объяснит, где собака зарыта? К кому пойти?», обратившись за разъяснениями к командиру эскадрона, тот прокомментировал это так: «Это все - высокая политика. Я человек военный, в политику не вмешиваюсь. И вам не советую...». После прочтения на следующий день другой газеты с заголовком про отречение Николая II, Тюленев делает вывод: «Короче говоря, революция! Что это означало, мы тогда еще себе плохо представляли, но пришли к одному выводу: хуже, чем при царе, не будет».
Антивоенные настроения захлестнули солдатские массы. Это сопровождалось падением воинской дисциплины, ростом числа неповиновения воинским начальникам, все больше и больше увеличивалась пропасть между офицерами и солдатами. Офицерский корпус также устал от войны, тем более стоит учитывать тот факт, что к 1917 г. многие офицеры были выходцами из солдатской среды. На фронте и в тылу все чаще стали происходить случаи неповиновения солдат офицерам.
Следует отметить, что первоначально, то есть в марте - апреле 1917 года, «пацифистические» настроения солдат выражались отнюдь не в требованиях немедленного окончания войны. Как правило, солдаты лишь выражали нежелание наступать либо уточняли, что не хотят воевать на чужих территориями. Однако к лету 1917 г. отношение армии к планируемым наступательным операциям стало пассивным, в некоторых частях открыто выступали против любых каких-то активных действий, некоторые противились даже перегруппировкам войск, не желая никуда уходить со своих мест расположения. Но в армии происходили и обратные процессы, многие части были готовы дальше сражаться: «…съезд комитетов частей 32 корпуса считает недопустимым дальнейшее пребывание в своих рядах провокатор, изменников и лиц призывающих к неповиновению и неисполнению боевых приказов…».
Однако в стране шли и другие процессы, важнейшим из которых стало пробуждение национального самосознания - точнее, выход на политическую арену национальных элит, которые ранее были отстранены от участия во власти. Наиболее массовой и влиятельной была украинская элита, вдобавок «украинизация» показалась военным хорошей альтернативой ширящейся большевизации.
Позицию русского генералитета относительно украинской самостийности выразил командующий Румынским фронтом генерал Щербачев в телеграмме Духонину от 16 ноября: «Считаю, что, учитывая современное положение вещей… необходимо всячески содействовать укреплению Украины, которая может дать силы для водворения порядка в тылу». Впрочем, стремление к «украинизации» было объективным явлением и далеко не всегда насаждалось сверху. «В N корпусе настроение хорошее, лишь вносят рознь пополнения из украинцев, часть которых бежит из полков…». 29 июня 1917 г. командир Одесского запасного пулеметного батальона капитан Лостовецкий писал: «Украинский голова прапорщик Андрус, натравливает солдат-украинцев на весь кадровый офицерский состав батальона».
В мемуарной литературе, повествующей о революционных событиях 1917 г. часто встречается упоминание проведенных солдатских собраний и митингов, каждый комитет в полку стал ассоциировать с себя с маленьким государством, которое может отвергать приказы начальства и не выполнять общие государственные указы. Притом солдатские комитеты не всегда признавали власть комиссаров.
Современники отмечали что свобода, обещания земли и других благ «сделали массы очень чуткими к сохранению собственной жизни». Обращали внимание на то, что «технические» рода войск, артиллерия, саперы и даже кавалерия, которые были укомплектованы более образованными людьми не противились наступлению и вообще активным военным действиям, хотя это утверждение можно объяснить тем, что и по специфике выполняемых задач, эти части находятся не в постоянном огневом контакте с противником. «Чувство самосохранения в темных массах сильно развивается и поддерживается крайними левыми течениями, особенно большевиками и анархистами». То, что в каждом воинском подразделении находится группа большевиков-агитаторов, упоминается во многих воспоминаниях. Вот как описывает полковник N после беседы с нижними чинами своего полка: «Подле меня стояли, обыкновенные, добродушные солдатские фигуры, но среди них выделялось несколько до крайности озлобленных солдат, которые имеют исключительное влияние на массу…», после полковник рассуждает о возможностях наступления и делает вывод:
«Во всяком случае, насколько я мог наблюдать солдат этих полков, я твердо убежден, что они, как и вся наша армия, в самой глубине души здоровы, но находятся под сильным гипнозом большевиков».
Однако и солдатская масса далеко не была единой. Все сводки о настроениях войск дружно отмечают, что кавалерия надежней пехоты, а наиболее надежной является артиллерия. Последнее неудивительно - артиллеристы находились на удалении от фронта и не рисковали своей жизнью в наступлении; с другой стороны, в артиллерии служили самые образованные и квалифицированные офицеры, которые пользовались наибольшим уважением солдат. Следует заметить, что артиллерийские части сплошь и рядом использовались в качестве карательных - например, для разгона огнем «братающихся» на нейтральной полосе. Свое участие в усмирении солдат вспоминает и Тюленев: ««Нашему эшелону оказали «честь»: два раза посылали эскадрон на усмирение взбунтовавшихся мобилизованных солдат на станциях Минск и Белосток». Причем противостояние между пехотой и артиллерией иногда носило и характер угроз: «Ротные комитеты вынесли постановление немедленно прекратитьстрельбу не приносящую пользы отечеству… и если наша артиллерия не прекратит огня, то они силою заставят замолчать».
Интересно мнение адмирала Колчака: «Причина неудовлетворительности офицерского состава (флотской) авиации кроется в привлечении большого числа прапорщиков из армии, многие из которых просто уклоняются от службы в окопах» .Еще одна деталь. 1 июня Деникин доносит главковерху: «Другая причина деморализации этой (55-й) дивизии - продолжительное отсутствие ее начальника генерала Покатова, ныне представленного мною к зачислению в резерв». После всего этого трудно обвинять в трусости, недисциплинированности и эгоизме только лишь солдат…
Безусловно, «демократизация» армии и введение в ней свободы любой политической пропаганды не могли не сказаться на настроениях войск, резко ускорив объективно происходящие процессы. Однако эта демократизация была организована именно деятелями Февраля, предполагавшими с ее помощью вывести армию из-под контроля «реакционного офицерства».
Одним из путей повышения боеспособности армии в таких условиях рассматривалось формирование ударных «революционных» батальонов, в которые должны были идти добровольцы как из армейцев, так и из гражданских лиц.
Про ведение активных боевых действий не могло быть и речи, как выразился очевидец событий: «Многие части представляют собой необученные, недисциплинированные вооруженные толпы, не только не оказывающие никакого сопротивления противнику, но зачастую разбегающиеся от одного намека на его присутствие». Трагизм высшего командного состава заключался еще и в том, что вместо того, чтобы преданные долгу и чести части направлять против врага, приходилось их отправлять на усмирение взбунтовавшихся полков и целых дивизий и для прекращения мародерства и грабежа в тылу. Подобные действия приводили только к междоусобию в армии, что постепенно привело к ее разложению…
Заключение
В связи с поставленными задачами, в работе были выявлены и рассмотрены причины изменения настроений солдат российской армии в годы Первой мировой войнына основе ее личного восприятия участниками войны. Проведена взаимосвязь между факторами влияющими на настроение солдат и революционным 1917 г., который закончился социальным взрывом и разложением армии.
В работе проведен анализ источников личного происхождения выходивших в разное время в Советском Союзе и странах зарубежья, и уже в новейшее российское время. Из которых можно проследить изменение настроений под различными хозяйственно-бытовыми проблемами. Благодаря дневникам и мемуарам можно вывести среднюю линию падения морального духа армии.
Если в начале войны моральный дух был довольно высок среди Русской императорской армии, то к февралю 1917 г. ему на смену все чаще приходили скептицизм и неверие в правоту государственной политики. Гибель военнослужащих, резкое ухудшение материального положения большинства населения России сузили спектр социально-политических сил, поддерживавших патриотическую идею войны до победного конца. Из самого популярного явления, присущего настроениям разных слоев населения, он постепенно стал превращаться в чувство, свойственное довольно ограниченному кругу российских подданных, а после февральской революции эта тенденция стала доминирующей.
Патриотизм играл определенную роль в жизни русского народа в годы Первой мировой войны, способствовал эффективной работе по обеспечению фронта и тыла всем необходимым. Он проявлялся в верноподданнических чувствах, добровольных пожертвованиях, заботе государства и общественных организаций в оказании помощи раненым и больным, участием царской семьи в создании госпиталей и других учреждений по помощи пострадавшим в боевых действиях, в антигерманских настроениях. Усилия государственных институтов, общественных организаций, способствовали созданию мощной системы мер по обеспечению добровольного сбора пожертвований частными лицами и организациями. Эта деятельность приобрела всероссийский характер, и внесла заметный материальный и моральный вклад в обеспечение боеспособности российской армии, поддержанию морального духа россиян на фронте и в тылу.
Список использованной литературы
1.Асташов А. Б. «Моральный дух и настроения русской армии в Первой мировой войне» в сборнике «От противостояния идеологий к служению идеалам: российское общество в 1914-1945 гг.» М., 2016.
2.Бондаренко В. В. «Герои Первой мировой» ЖЗЛ., М., 2013
3.Виноградов В. Н. «Еще раз о новых подходах к истории первой мировой войны» // Новая и новейшая история. 1995. № 5.
4.Волобуев П. В. «Экономическая политика Временного правительства» 1962.
5.Воскобойников Г. Л. «Казачество в Первой Мировой войне. 1914-1918 гг.» М., 1994
6.Гаркавенко Д. А. «Социальный состав вооруженных сил России в эпоху империализма/Революционное движение в русской армии в 1917 г. М. 1981 г.
7.Гончаров В. «1917 г. Разложение армии». http://www.e- reading.club/bookreader.php/1022915/Goncharov_-
_1917._Razlozhenie_armii.html
8.Дубровский С. М. «От проблем исторического образования к новому облику исторической науки» http://www.opentextnn.ru/history/historiografy/?id=2991
9.Журавлев С. В. «Маленькие люди» и «большая история» Иностранцы советского электрозавода в советском обществе 1920-1930-х годов М. 2000
10.История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1938
12.Кавтарадзе А. Г. «Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917-1920 гг»., М., 1988 .Казаковцев С. В. «Первая мировая войны в письмах воинов-вятичей». Военно-исторический журнал №4 2007г.
13.Козенко Б. Д. Отечественная историография Первой мировой войны. Новая и новейшая история. 2001. №3.
14.Пахалюк К. А «Отражение героизма русских солдат и офицеров Первой мировой войны в мемуарной литературе советского периода». Сборник «Великая война: сто лет». Спб, 2014
15.Писарев Ю. А. «Новые подходы к изучению истории Первой мировой войны»// Новая и новейшая история. 1993 №3
16.Покровский М. Н. «Внешняя политики России в XX веке. Популярный очерк». М., Ком.ун-т им. Я. М. Свердлова, 1926.
17.Сборник «Великая война. Сто лет» http://histrf.ru/biblioteka/pamyatniki- geroyam-pervoy-mirovoy/100-let/vielikaia-voina-sto-liet
18.Сборник «ОТ ПРОТИВОСТОЯНИЯ ИДЕОЛОГИЙ К СЛУЖЕНИЮ ИДЕАЛАМ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО В 1914-1945 ГГ.» М. 2016
20.Семенников В. П. «Романовы и германское влияния во время мировой войны (1914-17)», Л., 1929
21.Сенявская Е. С. «Окопный быт Первой мировой войны: очерк фронтовой повседневности» https://cyberleninka.ru/article/n/okopnyy-byt- pervoy-mirovoy-voyny-ocherk-frontovoy-povsednevnosti .Сенявская Е. С. «Человек на войне: опыт историко-психологической характеристики российского комбатанта» / Отечественная история, 1995, №3
22.Суряев В. Н. «О служебных взаимоотношениях офицеров и солдат Русской императорской армии в начале XX века». Вестник пермского университета № 2 (29). 2015 г.
25.Холодов В. А. «Первая Мировая война в восприятии русских солдат» / Среднерусский вестник общественных наук, 2014, №1.
26.Цветков В. Ж. «Генерал Алексеев» М., 2014 28.Чубарьян А. О. Брестский мир. М., 1964.
29.Шеремет В. И. «В «пороховом погребе» Европы (1878-1914)». М., 2003 Список источников