Основные подходы к определению понятия «повседневность»
Существующая нормативная повседневность в переломные или кризисные времена приобретает признаки экстраординарности и экстремальности, характер повседневности зависит от исторически освоенного человеком пространства, уровня его потребностей и возможностей; он определяется культурными ограничениями определенному социальному слою, культурными практиками той или другой эпохи.
Отдельно стоит выделить теоретические наработки Александра Удода. Исследователь отмечает, что «История повседневности - это человековедческих история», актуальность которой обусловлена несколькими группами факторов (методологическая, мировоззренческая и политическая актуальность). Что касается собственно дефиниции понятие «повседневность», то ученый отмечает, что «это не только жилищно- бытовые условия, это психологизация быта, исследование отношения человека к государству, обществу, господствующей системы ценностей через призму ежедневного восприятия своего существования».
Оксана Прохоренко, рассматривая указанную проблему в процессе подготовки диссертационного исследования, отмечает, что «повседневность - это повседневная жизнь человека, как индивидуума, отношение ее к бытовым проблемам, власти, государства и общества в целом через призму личностного восприятие условий жизни».
В исследованиях Александра Лысенко к предмету истории повседневности отнесены морально психологическое состояние, переживания и представления людей, эмоциональные реакции, эволюцию исключительного в «Исключительно нормативное», а затем - в распространенное. Изучается не только бытовая, но и производственная сфера и прослеживаются мотивационные факторы труда, условия и обстоятельства, сопровождающие трудовую деятельность, отношения между работающими (в том числе конфликтные). Он отметил, что важным сегментом является гендерная сфера, отношения в семье, проблемы отношений между представителями разных возрастных групп («конфликт поколений»), а также девиантное поведение отдельных членов общества, мотивация поступков маргинальных лиц, отношения в криминальной среде, которое живет по собственным установкам и правилами.
Российские ученые также занимаются теоретической разработкой данной проблемы. Так, Ирина Свинцов отмечает, что изучение повседневной жизни это - «попытка найти другой вход в историю [...]», а собственно повседневность настолько разнообразна в своих проявлениях, что в одном определении их выразить сложно; это сама жизнь индивида, «влияние его на общественное устройство государства».
По словам Н. Пушкаревой, история повседневности - это новая область знаний, «предметом которой является сфера человеческой обыденности в многочисленных историко-культурных, политико-событийных, этнических и конфессиональных контекстах». Исследовательница отмечает, что в центре внимания историка повседневности - всегда не только и не просто быт, а жизненные проблемы и их осмысление теми, кто живет рядом или жил с нами. Противоречия и сомнения, способы их решения, попытки сказать свое слово или заявить о своей непохожести, опосредованные тривиальностью жизни (от ландшафта до распорядка дня, от модели отношений с родственниками представлениям о привычном или исключительное в сексуальной сфере) - все это, как замечает Н. Пушкарева, и определяет круг интересов именно исследователя повседневной жизни.
Она отмечает, что в методологической основе истории повседневности лежит «комплексное исследования повторительного, ««нормального» и привычного», того, что «конструирует стиль и образ жизни в представителей различных социальных слоев, включая эмоциональными реакциями на жизненные события и мотивами поведения».
В другой статье исследовательница добавляет, что понятие «повседневность» достаточно широкий, и «включает в себя и быт, и событийность и частную жизнь людей, в том числе их эмоциональное отношение к событиям и явлениям».
Несколько схожий подход к решению данной проблемы имеет и белорусский историк Ольга Бригадина. Она, анализируя теоретические наработки предшественников, считает, что предметом повседневной есть реконструкция исторического опыта и образа жизни людей, предполагает «анализ» базовых потребностей человека в историко-культурных, политико- событийных, этнических, конфессиональных и других контекстах; путей приспособления («стратегий выживания и продвижения») к событиям окружающего мира; поведения и отношений в процессе трудовой деятельности».
По мнению еще одной российской исследовательницы Марии Жулевой, повседневность охватывает все то, из чего складывается жизнь человека: его положение, потребности и возможности их удовлетворения. К предмету изучения ученый относит также отношения, поступки, идеалы, обычаи и традиции, ценностные ориентиры, регулирующие поведение людей, индивидуальную и коллективную практику, формы общения. Она отмечает, что понятие и явление повседневности касается также «ментальных стереотипов», то есть мыслей, переживаний, идеалов, норм, привычек и т.д..
Отдельного внимания заслуживает коллективное исследование Натальи Вамбольдт и Марии Шубиной. Авторы делают вывод, что
«повседневности - это мир всех людей, в котором исследовано не только материальную культуру, питание, жилье, одежду, но и повседневное поведение, мышление и переживания».
Несколько иную трактовку этого понятия дает Альфия Татаркина. Она, по традиции социологов, утверждает, что «повседневность - это прежде всего рутинный, неосознанный мир, противопоставляется досугу и празднику (повседневности - будни), мгновениям острой психологического напряжения (Повседневности - обычную жизнь)».
Кардинально противоположный взгляд на решение проблемы определения основных характеристик предмета исследования истории повседневности имеет украинский историк Татьяна Заболотная. Она отмечает, что основная цель исследователя - «выяснить влияние различных неожиданных событий на изменения в частном, бытовой жизни и воспроизвести многообразие индивидуальных реакций на ход политических событий; центром анализа становится изменчивое жизни человека с его ежедневными заботами».
Отсутствие предметного ограничения понятия «повседневность» в историографии породила попытки классифицировать основные его феномены по определенным обобщающими аспектами. Например, Олеся Гончарова выделяет два главных аспекта в его дефиниции: объективная сторона понятие охватывает различные явления, процессы, события экономического, социального, культурного жизни человека, которые ежедневно повторяются: условия жизни, отдых, работа, развлечения, общение, материальные и духовные потребности, - а также их удовлетворения, традиции, обычаи и т.д.; субъективный (психологический) сторону повседневности включая эмоциональную реакцию на этот повтор и его оценку.
Елена Банникова указывает, что обстоятельства, которые определяют повседневное существование, можно разделить на природные (среда обитания обычного человека, вещи «вокруг» и «для» нее, культура питания, способы поддержания здоровья) социальные (профессиональная деятельность, общественные (в том числе, семейные) коммуникации, девиантное поведение); ментальные (общая культура, ценностные представления, гендерные и возрастные установки). Она также считает, что в повседневности относятся социальные явления и индивидуальные состояния, «не относятся к явлениям единичных, необычных или харизматических».
Следует также указать, что проблема отсутствия общего определения понятия «повседневность» привела к попыткам выделить отдельные направления исследования, которые ограничивают объект на локальном уровне.
Так, в понимании Дианы Аверин-Луговой, «городская повседневность - это взаимодействие между предметно пространственным окружением и городским населением, направленная на удовлетворение материальных и духовных человеческих потребностей».
По мнению В. Алькова, «наиболее адекватной дефиниции для повседневности на локальном уровне является повторяющееся взаимодействие между предметно-пространственным окружением и местным населением, направленное на удовлетворение материальных и духовных потребностей, реальность в интерпретации непосредственных участников». Также следует заметить, что вхождение в методологическое поле исторической науки истории повседневности способствовало выделению категории «повседневности», как собственно исторического понятия из сферы социологии. Например, Михаил Бойченко, написавший хорошую статью «Повседневность историческая», в специальном терминологически- понятийном справочнике «Историческая наука» приводит следующее ее определение: «Это социально-философский термин, означающий определенный срез взаимодействия социального пространства и времени, сферу человеческой жизнедеятельности, в процессе которой осуществляется непосредственное и опосредованное (через предметы культуры) общения людей. Повседневность - область действительности, социокультурная реальность, в которой человек может понять других людей и вместе с ними действовать: здесь возникает их общий, коммуникационный мир, а сама повседневность предстает как специфическая форма социализации человека». влияния на деловую культуру
1.2Социокультурные условия как фактор влияния на деловую культуру
Нельзя проигнорировать учреждения, которые, так или иначе, звучали в сторону адептов постмодернистской мысли по ее «Релятивизма» и «позаполитичности». Как пишет Бенно Хюбнер, после «первичного и спонтанного» эстетического приходит этика, стремится ограничить его и оправдаться за него.
С другой стороны, это взаимно-обратный принцип: например, обвиняемый в всех коммерческих и нигилистических грехах поп-арт был порожден не чем иным, как этико-политическим стремлением поднять уровень жизни, расширить средний класс, открыть дополнительный доступ к образованию в послевоенные годы в США - Виктор Тупицын, в частности, говорит о принятом Конгрессом в 1946 году «G.I. Bill», законопроект, предоставлял льготы и субсидии гражданам, которые тем или иным образом были задействованы в войне. Соответственно, резкий рост производства и рекламы породило новые ценности потребления и новое поколение художников, которые одновременно завороженно разделяли и иронично осмысливали такие ценности.
Представители советского «коммунального постмодернизма», которых Тупицын тщательно отделяет от подобия практик поп-арта, делали заметно «этическое» искусство, исследовали, по его мнению, «Психолингвистике языка коммуналки» - а в этом, бесспорно, лежит потенция критики идеологии.
Впрочем, для Ильи Кабакова, как он сформулировал это в 70-х, связь с западными художественными тенденциями являются чем-то достаточно очевидным, отличие заключается в другом: «Искусство« реди-мейд », втяжение в выставочных залов и музеев предметов «низкой действительности началось в начале века, с Дюшана, и теперь это обычная, будничная дело... » - Но когда «произведения поп-арта демонстрируют рекламы чего и этим «витринам» что-то отвечает внутри магазина, они рекламируют, обещают «несколько реальное» (...), а «нашим рекламам, призывам, объяснением, указаниям, расписаниям - все это знают - никогда, нигде и ничего не отвечает в действительности».
Борис Гройс приводит эту цитату для того, чтобы объяснить, каким образом в советских условиях, оформившиеся в сталинский период и после, быт - и, соответственно, повседневности - совпадали с идеологией.
Конечно, эта «идеологичность» отличалась от прямых, почти художественных призывов 1920-х годов к «монистического сплава искусства, политики и повседневности, возвышенных одной революционной стихией» (эти слова, принадлежащие Александру Богданову, автору романа- утопии «Красная звезда», приводит Светлана Бойм).
Подобным образом, но с другой полюса, Фредерик Джеймисон говорит отношению к американскому общества о «рыночную идеологию» - которая имеет дело «со злом свободы и человеческой природы самой по себе». Есть потребительство, которое она включает в себя, оказывается «Страхом свободы и борьбой за свободу», навязанным представлениям, что люди не справляются с контролем их судьбы.
Вызывают удивление попытки не только определить определенную человеческую природу, но и потребностью дистанцироваться и обозначить рамки свободы, в духе традиции Локка и в общем американского представления об «общественном договор». В общем, ловушкой попытка отстраненно критиковать потребления по этой же логике лимита свободы, сделать почти индивидуальной ответственностью. В этом контексте следует привести пример Жижека о своем раздражение, вызванное «Бесконечным приставанием» «зеленых» до мельчайших будничных промахов граждан, тогда как настоящая вина в экологических проблемах лежит на крупномасштабном неконтролируемом производстве - на социальной организации в целом.
В известном смысле такая реакция интеллектуала выглядит «неэтично», но на самом деле она является основой вполне прагматической программы постановки общественных проблем. если продолжить параллели, то не произошла крупнейшая за последние десятилетия экологическая катастрофа - взрыв в Чернобыле - на территории государства, которое принято считать отделенной от капитализма и «демонического» консюмеризма? И разве не имеют «эксплуатируемые Западом» или «антизападные» страны своего эстетического консюмеризма - ведь существует элитный глянец в Китае («Vogue China»), а также Ливане, Иордании?
Очевидно, образцом такого принципа является жижекивськие «Зеленые». Другой пример - это проект фотожурналиста Йонаса Бендиксен «The place we live» («Место, где мы живем»), поддержанный Нобелевским центром мира.
Бендиксен сделал серию фотографий убогих жилищ в Венесуэле, Кении, Индии и Индонезии и создал мультимедийный сайт, на котором подробно описано быт конкретной бедной дома, звучит история ее жителей и слышать звуки города. Образы, задокументированы автором, стилистически очень напоминают работы самых дорогих современных художников, например, Грегори Крюдсона, который тоже изображает повседневные картины с флером жути.
С одной стороны, это попытка социального послания - с другой, очередное доказательство того, что любое повседневности может быть эстетически зафиксировано, а также и того, что любое повседневности имеет эстетические принципы своего конструирования (одна из женщин, которых фотографировал Бендиксен, демонстрирует и рассказывает о том, как украсила стены своей лачуги под мостом найденными где упаковками от продукции Siemens и автомобильных шин Dunlop - темный двойник поп- арта) и может быть комерционализированно. Большинство показанных импровизированных домов совсем не соответствуют идеалистическим западным представлениям о бедности: эти жилья «Избыточно» оформлены и, в то же время, нефункциональные - Там нет водопровода, но есть телевизор, по которому смотрят футбол и музыкальные видео, стены картонные, но заклеены разнообразием цветных иконок и «красивых» вырезок из журналов. Это описание напоминает сформулированные Бодрийяром стилистические модальности риторики «Мелкобуржуазного» порядке, основанные на принципах «Насыщенности и избыточности», накоплении большого количества вещей в малом пространстве. Но те же правила действуют в критических условиях с минимумом условий для выживания - порождается очередная фикция повседневности.
Идентичной по форме деятельностью занимается Илья Кабаков, создавая инсталляцию «Туалет» для выставки «Документа» в Касселе в 1992 году - обжитой советский публичный клозет, со столом, скатертью, сервизом, софой, ковриком и репродукцией на стене.
Более того - он и есть в прошлом потенциальный участник проекта Бендиксен: известная история из биографии Кабакова о том, как в детстве он жил с мамой-прачкой в туалете художественной школы, когда они перебрались с Днепропетровска в Москву и не имели где поселиться; поэтому это также и «психотерапевтическая» инсталляция.
Для Светланы Бойм «герой» автора - одновременно житель и номадам, а одивнення дома и обживания наиболее необживаного - главные художественные приемы. Тождество практик современного художника и жителя трущоб (и парадоксальная фактическая тождественность обоих) свидетельствует в пользу тезиса Хюбнер о том, что «современная человек инсталлировала себя в эстетику», а «этос ничего или почти ничего не может противопоставить экспансии эстетического». Когда Запад ищет свою вину - это только проекция эстетического «Я» на «другое, метафизическое, ради которого Я существует и перед которым оно в долгу»; для Хюбнер с этой точки зрения альтруизма в привычном смысле слова не существует - это «не что иное, как эгоизм, движется обходным путем».
Зло развращенного Запада - это часто лишь проявления его собственных нарциссических проекций, чисто западная выдумка. Гораздо существеннее понять и суметь принять наличие определенной универсальной тенденции специфические отношения людей с сенсуальнистю и предметностью, даже если их проявления вполне условные или внешне второстепенные рядом с «Настоящими» проблемами. Поэтому труд Бенно Хюбнер «Произвольное этос и принудительность эстетики», что касается формирование эстетического общества в рамках общества потребления и содержит размышления о позиции человека после нигилизма и способов существования нравственного закона, является достаточно смелым текстом, и понятно непопулярным во время «вето на метафизические вопросы». Жижек говорит, что теория страдает из-за этого вето, наложенное школой Cultural Studies, которое открыло путь «ньюейджевським околонаучных дискурс», одновременно блокируя определенные описания через радикальный «полностью релятивизований историцизм».
Возвращаясь к вышеприведенному сравнения деятельности успешного художника-космополита (самая дорогая работа Кабакова - картина «Жук» - по данным skatepress.com стоит около 5800000. долларов) и полубездомного жителей в странах «третьего мира», этих полярных и одинаково освещенных аномалий консюмеризма, можно попытаться понять через них общий смысл и этос практик современного потребителя. Он занимает не какую посредственную позицию, а является одновременным воплощением и художника, который редактирует (слово Гройс), упорядочивает и концептуализирует пространство «товаров», и жителя трущоб, который так же удовлетворяется отходами, обертками, чем произведенным без его непосредственного участия, для акта вынужденной креации.
ГЛАВА 2. СОВРЕМЕННЫЕ СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ КАК БАЗИС ФОРМИРОВАНИЯ ДЕЛОВОЙ КУЛЬТУРЫ
2.1Устойчивость повседневной жизни в России
Исследования динамики ценностных и мировоззренческих установок россиян свидетельствуют, что период идеологического индифферентизма первого десятилетия нулевых подходит к концу. В настоящее время ситуация сложилась принципиально иная. Если в 2000-е гг. преодоление идеологических расколов 1990-х было частью общей стратегии президента В. В. Путина, то сегодня идеологическая нейтральность сменилась внятно обозначенной ориентацией внутренней и внешней политики России на неоконсервативные ценности, а консервативное большинство стало рассматриваться властью в качестве основной опоры.
Столь стремительный поворот порождает массу вопросов, и ключевые из них: существует ли в реальности это большинство и является ли оно в действительности носителем именно консервативных ценностей? Второй вопрос тесно связан с первым, он состоит в описании активного меньшинства и в выявлении его особенностей, свойственных ему ценностей, социальных норм и точек локализации. Важность этих вопросов обусловлена еще и тем, что в последние годы сформировался устойчивый стереотип, который характерезует российское общество как апатичное, инертное, безразличное ко всему, что находится за пределами личной жизни.
Между тем, социальная мобильность, рационально-активистская модель социального действия по освоению имеющихся политических и экономических ресурсов является одним их главных критериев развитости любого современного государства. И наоборот, низкий уровень социального активизма, как отмечает 3. Бауман, в наши дни служит главным мерилом бесправия и несвободы.
Ниже представлена эмпирическая проверка упомянутых выше гипотез на материалах репрезентативного общероссийского опроса 2015 г.
Проблематика консервативного большинства и активного меньшинства - часть более широкого предметного поля культурной динамики и социокультурной модернизации. В этой связи стоит вспомнить Всемирное исследование ценностей под руководством Р. Инглхарта, на основании которого обосновывается корреляция социально-экономического развития и ценностей, Европейское социальное исследование, данные которого позволяют замерить базовые индивидуальные ценности по методике Ш. Шварца.
Культурная динамика в российском обществе - предмет изучения ряда авторов и исследовательских групп. Ими используются разные методологии измерения особенностей нормативно-ценностной динамики, но при этом все они говорят о росте нормативно- ценностной гетерогенности населения России в последние годы. Результаты предыдущих исследований ИС РАН также свидетельствуют о том, что в нашей стране усиливаются дифференциация и плюрализация сосуществующих в обществе нормативно- ценностных систем.
Однако нужно учитывать, что нормы и ценности, которыми руководствуются россияне в регулировании своей повседневной жизни, могут значительно отличаться от тех, на основании которых они определяют желательность того или иного вектора развития и позиционирования России внутри страны и за рубежом. Рассмотрим соотношение идейно-политических и мировоззренческих установок россиян, относящихся к их собственной жизни, с одной стороны, и развитию страны в целом - с другой. Начнем с анализа норм и ценностей, которые определяют особенности мировоззрения наших сограждан и в целом характеризуют модель их социальной адаптации. В качестве показателей того или иного мировосприятия здесь будут выступать внешний или внутренний локус-контроль (приписывание основной роли внешним обстоятельствам или же принятие ответственности за происходящее в жизни на себя), расчет на помощь государства или ориентация на собственные силы, следование традициям инициативность или, негативное или позитивное отношение к переменам. Приведенные распределения ответов по отдельным позициям демонстрируют высокий уровень альтернативности и в мировоззренческих суждениях, отражающих активную или инертную жизненную позицию. Так, ни один из вариантов не набрал подавляющее большинство (более 75%) сторонников.
О доминировании той или иной нормативно-ценностной модели в российском обществе говорить пока рано - в обществе сосуществуют сторонники различных ценностных систем. Динамика распространения этих ценностей в последние годы была неоднозначной. Еще ярче отличия в типах моделей мировоззрения прослеживаются при выделении в российском обществе полярных групп, которые характеризуются последовательной ориентацией на те или иные нормы и ценности.
Методологическое выделение различных по мировоззрению групп может проводиться с помощью разных подходов - построения специальных индексов, кластерного анализа и т.п. Мы использовали индекс, позволивший построить искомую типологию населения по особенностям их нормативно- ценностных систем, определяющих ориентацию на различные модели социальной адаптации. Были выделены группы активных и инертных россиян, различающихся склонностью к активному или инертному восприятию жизни и окружающей действительности.
Реальные поведенческие стратегии для данных индексов не использовались как индикаторы, речь шла именно о декларируемых нормах и ценностях) и демонстрирующих наличие в современной России двух субкультур, отличающихся моделями социальной адаптации. Активный тип характеризуется декларируемыми ориентациями на инициативность и предприимчивость, готовность к переменам в жизни, внутренний локус- контроль. Инертный тип, наоборот, характеризуется внешним локус- контролем, ориентацией на устойчивость, воспроизводство себя в неизменной форме. Другими словами, активному типу присущи скорее модернистские ценностные ориентации, а инертному - традиционалистские Эмпирически группы выделялись на основании выбора респондентами четырех альтернативных парных суждений:
-опора на собственные возможности или ориентация на поддержку государства;
-ориентация на перемены или на статус-кво;
-ориентация на личную независимость, самостоятельность или подчинение внешним обстоятельствам (внутренний или внешний локус- контроль);
-ориентация на инициативность, предприимчивость или сложившиеся традиции.
Для выявления групп с той или иной доминантой типа мировоззрения (активного или инертного) рассматривались респонденты, сделавшие выбор первых или вторых суждений более чем в 70% случаев (т.е. в трех или четырех предложенных парах). Респонденты, которые не продемонстрировали явное преобладание активного или инертного мировоззрения, были отнесены к смешанному типу. Итоговое распределение респондентов по типам мировоззрения следующее: активный тип - 40% населения, инертный тип - 37%, смешанный - 23% россиян. Как видим, численность активного типа в современном российском обществе практически сопоставима c численностью инертного населения. Заметная доля тех, кто отнесен к смешанному типу, свидетельствует, что процессы формирования этих групп и устойчивых нормативно-ценностных моделей пока продолжаются.
Это подтверждает тот факт, что последовательные активисты (выбравшие в четырех альтернативных парах суждений все четыре, указывающие на активную жизненную позицию) составляют только 18%, а последовательные инертные россияне - 14% (вновь отметим близость по численности этих групп в современном обществе).
Таким образом, в России в настоящий момент уживаются и рациональная культура, в основе которой лежит стремление к самовыражению, инициативности, и культура пассивного приспособления к существующим условиям и обстоятельствам жизни. Схожие результаты получены в ходе общероссийского репрезентативного исследования ИС РАН
«Готово ли российское общество к модернизации?» (в основе лежит специальный показатель, условно названный индекс степени модернизированности сознания).
В основе индекса - 12 индикаторов, отражающих такие особенности мировоззрения, как ориентация на саморазвитие, свободу и особенности мотивации к труду, личная ответственность индивида за свою судьбу и внутренний локус-контроль, развитие индивидуализма и нонконформизма, отношение к демократии и правам человека.
По данным исследования выделены группы модернистов и традиционалистов, а также промежуточная группа, у представителей которой сочетались взгляды, свойственные как традиционалистам, так и модернистам, и само существование которой отражало переходный этап социокультурной модернизации.
По данным 2010 г., доля модернистов составила 23%, традиционалистов - 15%. Среди экономически активного городского населения модернистский тип распространен шире: 30% модернистов и 8% традиционалистов.
По сравнению с 2006 г. зафиксирован рост доли модернистов - тогда среди экономически активного городского населения их было 25% при 13% традиционалистов.
С точки зрения социального и имущественного положения, мировоззренческих установок и т.п., и традиционалисты, и модернисты являлись социальными меньшинствами, а большинство составляли аморфные слои, не имеющие каких-либо специфических признаков и в разных конфигурациях, примыкающие к меньшинствам. В то же время численность модернистов над традиционалистами все же преобладала, что согласуется и с полученными нами результатами о большей численности активных россиян по сравнению с инертными. Специфика ценностной дифференциации россиян зафиксирована также в исследовании базовых ценностей, в ходе которого выделены три основные группы населения:
1)модернисты, представленные жителями мегаполисов и городского среднего класса (28%);
2)традиционалистская периферия, сосредоточенная в средних и малых поселениях и среди пожилой части общества (26%);
3)промежуточный, наиболее массовый слой россиян, с одной стороны, сохранивший ориентацию на традиционалистские ценности, а с другой - утративший механизмы социальных связей, характерные для традиционного общества, и ориентированный на ценности общества массового потребления (41%).
Как видим, эти данные также фиксируют наличие в обществе массового промежуточного слоя смешанного типа и некоторое преобладание модернистских ценностей над традиционалистскими. Однако само по себе ценностное разнообразие с точки зрения социальной активности в обществе может играть положительную роль. В любом обществе крайне важны и активно ориентированные группы, и те, кто склонен к более спокойной и традиционной модели самореализации, а значит, необходимы баланс, определенная система сдержек экспансии сугубо рациональных установок и мотиваций инициативных групп, с одной стороны, и избыточного влияния конформистского мировосприятия - с другой.
Нельзя не согласиться с оценкой соотношения активности и пассивности применительно, например, к политической сфере, данной в свое время Г. Алмондом и С. Вербой, в соответствии с которой активность и рациональность одних должны быть обязательно уравновешены пассивностью, традиционностью и обязательствами по отношению к локальным ценностям других.
Как отмечает российский философ А. Мелихов, сегодня главная цель политики государства должна состоять не в том, чтобы подогнать всех под единый «современный» стандарт, но, напротив, сохранить заповедники «архаики», в которых еще теплятся такие «устаревшие» качества, как уважение к старшим, преданность семье, любовь к детям.
Противопоставление современности и традиционной русской культуры может, по его мнению, привести к трагическим последствиям, поскольку лишь она хоть немного способна ограничить власть молоха рациональности. Людям невозможно жить одним расчетом.
Уничтожив красивые сказки, якобы воспевающие инертное существование в ожидании чуда, рационалисты сами оказываются в экзистенциальном Освенциме. Поэтому так драгоценно разнообразие не только доблестей, но и слабостей, ибо они, возможно, тоже доблести, еще не дождавшиеся своего вызова.
Ценности, которыми руководствуются россияне в повседневной жизни, могут значительно отличаться от представлений, на основании которых они определяют желательность того или иного пути развития России. Обратимся к вопросу, в котором, выбирая одно из двух утверждений в каждой паре альтернативных суждений, респонденты могли обозначить желательный вектор движения и дальнейшего развития России с точки зрения как ее внутренних процессов, так и позиционирования страны за рубежом.
Более того, они достаточно устойчивы во времени - по данным 2012 г., 64% россиян предъявляли запрос на «твердую руку», 68% считали, что при всех ее недостатках власть все-таки заслуживает поддержки, 65% поддерживали идею России как великой державы, влияющей на все политические процессы в мире. Отличия этатистско-державной или либеральной ориентации россиян видны ярче, если обратиться к рассмотрению построенного по этим позициям индекса, позволяющего выявить полярные группы, ориентирующиеся на различные модели позиционирования России внутри страны и за рубежом, которых мы условно назовем либералы и этатисты-державники.
Эмпирическое выделение групп осуществлялось на основании выбора респондентов в уже приведенных выше пяти альтернативных парных суждений:
-Фокус дальнейшего развития страны: влиятельный актор в мировом пространстве или благосостояние граждан.
-Вектор развития страны: «особый путь» или модель развития западных стран.
-Приоритеты политики: развитие отношений с ближайшими соседями или союз с Западом.
-Приоритеты в характере управления страной: «жесткая рука» или политические свободы.
-Поддержка или отрицание нынешней власти. Для выделения полярных групп, как и в случае типологии «активных-инертных» россиян, была проведена группировка респондентов, сделавших выбор первых или вторых суждений в более чем 70% случаев (т.е. как минимум в четырех из пяти предложенных пар суждений).
Респонденты, которые не продемонстрировали явное преобладание державных или либеральных представлений, были отнесены к смешанному типу.
Применение этой методологии к эмпирическим данным позволило определить численность названных групп в современном российском обществе: этатисты-державники - 59%, либералы - 8%, смешанный тип - 33% россиян.
Обращает на себя внимание, что среди тех, кто имеет четко выраженную и согласованную позицию по поводу дальнейшего вектора развития страны, преобладают этатисты-державники, составляющие более половины населения страны, тогда как доля последовательных либералов не превышает 10%. Около трети россиян не имеют четко сформированной позиции, их взгляды представляют собой смесь либеральных и державных представлений (с перевесом, однако, в сторону вторых). Отметим также, что численность последовательных этатистов-державников (выбравших все пять державных суждений из пяти возможных) составляет 28%, последовательных либералов - менее 2%.
Эти данные значительно отличаются от распределения россиян по типу моделей их социальной адаптации, подтверждая, что ценности, которыми руководствуется население в своей повседневной жизни, отличаются от тех, которые называют респонденты, говоря о пути развития страны и своем отношении к власти.
Данные показывают, что, хотя между моделью социальной адаптации и представлениями о желаемом позиционировании страны существует определенная связь, первое все же не полностью определяет второе. Посмотрим, где находятся точки локализации представителей выделенных групп.
Данные демонстрируют заметно большую долю активных россиян в младших возрастах. Важнейшим фактором дифференциации выступает и оценка россиянами своего материального положения: среди тех, кто считает его хорошим, представители активного типа составляют большинство (58%), в то время как среди населения, оценивающего его как плохое, преобладает инертный тип. Наибольшая удельная доля активных россиян обнаруживается среди руководителей высшего звена и специалистов на должностях, предполагающих высшее образование, - в этих группах россияне с активным типом мировоззрения составляют более половины.
Нормы и ценности, характерные для активного типа, больше распространены среди лиц с высшим образованием, однако эти различия дифференцируют население в меньшей степени, чем возраст. Различия, связанные с типом поселений, носят нелинейный характер. Ориентации на модели позиционирования России значительно меньше дифференцируются по различным факторам, чем по ориентации относительно собственной жизни. Сегодня в российском обществе с перевесом в разы преобладают этатисты-державники. Доля либералов чуть выше или ниже среднего в различных социальных группах, но эти колебания не превышают статистическую погрешность.
Максимальные доли этатистов-державников характерны для людей старше 60 лет (73%), военнослужащих, сотрудников МВД, прокуратуры (68%) и предпринимателей (66%).
Что касается других значимых характеристик, этатисты-державники чаще одобряют деятельность В. Путина на посту президента РФ: 63% поддерживают его при 3% неподдерживающих (у остальных нет четкой позиции), в то время как среди либералов аналогичные доли составляют 35% и 32%. По-разному оценивают представители этих групп и нынешнее положении России в мире: этатисты-державники чаще полагают, что она сегодня - великая держава, одна из ведущих стран мира (39% считают Россию великой державой наравне с США и Китаем, еще 25% - одной из ведущих стран мира наравне с Францией, Германией, Японией; в группе либералов эти доли составляют только 12% и 29% соответственно). Насколько совпадают или отличаются представления респондентов из выделенных нами групп о желаемом векторе развития страны? Ответ на этот вопрос можно получить, проанализировав лозунги, которые россияне выбирали как в наибольшей степени отражающие их представления о желаемом будущем России (табл. 6).
Наиболее востребована среди россиян в целом и среди подгрупп с разными моделями мировоззрения идея социальной справедливости. Соответствующий лозунг объединяет взгляды всех россиян: именно его в качестве отражения собственных представлений о желаемом будущем России выбирают 47% населения в целом (при этом он более популярен среди представителей инертного типа, нежели активного, и среди этатистов- державников по сравнению с либералами).
По всей видимости, проблема социальной справедливости является одной из ключевых болевых точек современного российского общества и затрагивает всех без исключения россиян, именно поэтому данный лозунг выходит на первое место даже в группах с различными типами мировоззрения и представлениями о желаемой модели позиционирования России. В пользу этого утверждения говорит то, что представления россиян о желаемом будущем страны дифференцировались также по возрасту, типу поселения, материальному положению, однако при этом на первом месте во всех социальных группах находился запрос на обеспечение социальной справедливости.
В то же время смысловое наполнение столь важной для россиян идеи социальной справедливости может быть разным, что и демонстрируют остальные лозунги, которые выбирают, описывая желаемое будущее страны, представители активного и инертного типов, как и этатистов-державников, и либералов.
Если для россиян активного типа социальная справедливость должна достигаться через обеспечение прав человека, демократию и свободу самовыражения личности, а также Россию как державу, объединяющую разные народы, то для россиян инертного типа характернее запрос на жесткую власть, которая сможет обеспечить порядок, а также возвращение к традиционным ценностям.
Еще ярче различия между представлениями этатистов-державников и либералов: идея социальной справедливости раскрывается представителями первой группы через возвращение к национальным традициям и Россию как империю, объединяющую разные народы, а второй - через идеи права человека, демократию и сближение с западом, вхождение в
«общеевропейский дом». Явно поспешными выглядят попытки некоторых экспертов представить современную Россию и ее граждан в качестве «оплота всех консервативных сил, борющихся против революций, хаоса и либеральных идей, насаждаемых США и Европой».
Действительно, 67% опрошенных разделяют точку зрения, что «Россия должна быть великой державой с мощными вооруженными силами и влиять на все политические процессы в мире» (против 33% выбравших альтернативный вариант «Россия не должна стремиться к укреплению державной мощи, лучше позаботиться о благосостоянии собственных граждан»).
Еще большее число россиян не настроены подкрепить величие страны затягиванием поясов. Они готовы ликовать по поводу воссоединения с Крымом, но жертвовать личным благополучием во имя высоких целей готова лишь треть россиян (в дилемме «ради высоких, общезначимых целей можно пожертвовать личным благополучием»-«не готовы жертвовать личным благополучием даже ради важных, общезначимых целей» первый вариант ответа выбрали 36%, второй - 64%).
Распределение ответов на этот вопрос среди населения страны устойчиво: в 2001 г. доля готовых жертвовать своим благосостояниям ради высоких целей составляла 34%. Чуть большая доля населения (44%) считает, что во имя интересов страны и общества людям следует ограничивать свои личные интересы. Но и в этом вопросе большинство (56%) все же согласны с тем, что личные интересы - главное. Соотношение представителей разных точек зрения практически не изменилось за последние пять лет - в 2009 г. оно составляло 45% к 55%.
О причинах такого социального эгоизма респонденты высказываются откровенно и самокритично, отмечая (в диапазоне 50-65%), что за последние 15-20 лет такие значимые и в каком-то смысле системообразующие качества национального сплочения, как патриотизм, межличностное доверие, ответственность за происходящее в стране, существенно ослабли.
Завершая обсуждение идейно-политических и мировоззренческих установок населения и их дифференциации в современном российском обществе, посмотрим, как население оценивает перспективы развития страны и ее прогресс за последнее десятилетие и как эти оценки различаются в разных группах по моделям адаптации к социальной реальности и по представлениям о позиционировании страны (табл. 8).
Как видно из данных, представленных в табл. 8, большинство настроено оптимистично: три четверти считают, что путь, по которому идет Россия, даст в перспективе положительные результаты. Несколько большие расхождения наблюдаются в оценке динамики положения России за последние 10 лет - 62% полагают, что страна за эти годы развивалась динамично и возвращалась в число мировых экономически развитых держав, в то время как 38% уверены, что Россия, наоборот, в экономическом отношении все больше отставала от ведущих стран мира. При этом представители активного типа настроены более позитивно в отношении и прошлого, и будущего развития России, хотя качественных отличий от группы инертных они не демонстрируют. Что касается либералов и этатистов-державников, их настроения зеркально отличаются: две трети либералов считают, что путь, которым идет Россия, ведет страну в тупик (68%), и столько же уверены, что за последнее десятилетие Россия еще сильнее отстала от ведущих мировых держав в экономическом отношении.
Группы с разными типами ориентации на модели социальной адаптации сближает общий запрос на социальную справедливость, но представления о ее содержательном наполнении в разных группах отличается.
Для россиян активного типа она должна достигаться через обеспечение прав человека, демократию и свободу самовыражения личности, а для россиян инертного типа - через жесткую власть, порядок, возвращение к традиционным ценностям. Этатисты-державники воспринимают идею социальной справедливости через возвращение к национальным традициям и Россию как империю, объединяющую разные народы, а либералы - через идеи права человека, демократию и сближение с Западом. При этом именно либералам свойственны наиболее пессимистичные оценки динамики России в последние годы, как и оценки ее будущего.
Таким образом, говорить о консервативном большинстве среди населения страны можно достаточно условно и только в отношении приоритетов развития и позиционирования страны в глазах россиян. Консерватизм россиян проявляется в запросе на большую роль сильного государства во всех сферах жизни общества, но эта роль относится прежде всего к установке четких, действующих для всех правил игры и контролю их выполнения. Этатистко- державнические ориентации в развитии страны ни в коем случае не должны входить в конфликт с ценностями индивидуализма, предприимчивости, конкуренции, готовности брать ответственность свою жизнь на микроуровне, которыми население готово руководствоваться при соответствующих институциональных условиях.
2.2Энтропия повседневности как современные этап развития Российской Федерации
Самоорганизации принципы в самой общей форме являются универсальными и не зависят от природы системы и ее структурного состава. Основной их смысл заключается в том, что естественный путь развития систем лежит в направлении стремление к равновесию, устойчивости и равномерности распределения вещества, энергии и информации по всем элементам и структурных взаимосвязях. Этот вектор является ведущим и для этнонациональных систем. С другой стороны, для сложных нелинейных систем эта определяющая цель максимизации устойчивости принципиально недостижима: через постоянный обмен с внешней средой, а также из-за постоянного усложнения структуры неравновесной системы в ней происходит периодическое чередование процессов роста и снижение уровня неупорядоченности, или - в распространенном потребления - энтропии.
Поэтому одним из ключевых понятий на пути осмысления социальных явлений с позиций теории самоорганизации сложных систем становится понятие энтропии, или - конкретизируя его в контексте исследования общественных явлений - социальной энтропии. Чаще всего под энтропией понимают степень беспорядка в системе, однако встречаются и другие толкования этого термина, вызывает дополнительные трудности в исследованиях.
На современном этапе развития научного познания можно увидеть, что наиболее исследованной стороной данной проблематики является постановка и разработка вопроса о том, что энтропия выступает фактором саморазвития в плане самообновления социальных систем. Энтропия возникает показателем хаоса (как деструктивного и одновременно конструктивного начала), значительный рост уровня которого вызывает развитие системы с приобретением качественно новые черты и соответственно с выходом на новый этап самоорганизации.
Однако такое понимание социальной энтропии является односторонним и несколько сужает эвристический потенциал этого понятия, ведь, как отмечает Л.Бевзенко, «энтропия становится основной динамической характеристикой социальной системы, и в ней отражается вся многофакторность такой динамики».
Если энтропия является основной динамической характеристикой системы, то в ее содержании, наверное, имеют пересекаться две противоположности самоорганизации - как развитие системы, так и ее самосохранения. Отталкиваясь от этих соображений, есть смысл проанализировать рабочую гипотезу о том, что энтропия возникает детерминантой самоорганизации социальных систем и, в частности, чередование этапов самоорганизации этнонациональных систем зависит от колебаний уровня их энтропии.
Как отмечалось ранее, нет абсолютного единства в толковании понятия «энтропия» разными авторами. Поэтому в первую очередь нужно выполнить вспомогательное задача - уточнить содержание понятия "энтропия", опираясь на взгляды различных ученых.
Этот аспект довольно основательно раскрыт в монографии Л.Бевзенко, но есть потребность несколько дополнить проведенный анализ некоторыми другими идеями.
Можно согласиться с тем, что, согласно наиболее распространенному понимание, энтропия (от греч. «Эн» - в, "тропе" - поворот, изменение, преобразование) означает степень неструктурированности, непредсказуемости, неопределенности некоторой случайной величины, а вместе с тем и некоторого объекта, поведение которого описывается этой величиной.
Так, М.Форсе с понятием "энтропия" связывал беспорядок, равновесие, однородность, равенство, свободу, стабильность, незнание, противопоставляя этому понятие негэнтропии как порядка, неравновесия, неоднородности, неровности, ограничения, нестабильности, знания. Здесь, кстати, возникает несколько вопросов, которые еще требуют осмысления, в частности: если с энтропией связывать беспорядок, то каким образом это же может означать одновременно и стабильность? Также сомнительным кажется ставить в один ряд характеристики однородности и равновесия, ведь сложным системам, которыми являются социальные, присущий динамический тип равновесия, невозможен без наличия разнородных элементов системы.
Близким к пониманию М.Форсе есть и толкование энтропии в терминах степеней свободы: энтропия есть мера связанности степеней свободы объекта. То есть чем больше вариантов дальнейшего развития имеет система, тем больше ее энтропия. Чем больше степеней свободы, тем ниже уровень предсказуемости системы, и соответственно тем выше ее энтропия.
А рост энтропийного показателя социальной системы обуславливается стремлением к свободе ее членов.
Несколько иначе эту сущностную черту энтропии освещает Д.Рюель: "Энтропия есть мера количества случайности, содержащаяся в системе", и именно благодаря этому свойству величина энтропии выражает количество возможных состояний системы.
Л.Мосионжник под энтропией понимает меру диссипации (рассеивания) энергии, степень неупорядоченности, хаоса. При этом ученый говорит о различиях энтропии в закрытых и открытых системах. В закрытой системе, лишенной возможности контакта с внешним миром, свободная энергия при любых процессах может только уменьшаться, переходя в тепло, и при этом энтропия возрастает. Рано или поздно в такой системе вся энергия перейдет в тепло и распределится равномерно, тем самым энтропия вступит своего максимального значения, что будет означать "тепловую смерть" системы: на ее месте образуется хаос. Соответствующие процессы в открытых системах протекают сложнее, ведь последние могут существовать очень долго за счет притока энергии извне: есть порядок в них поддерживается благодаря усилению беспорядка вокруг них.
Согласно "Физического энциклопедического словаря", в термодинамике понятие «энтропия» было введено для определения степени необратимости рассеяния энергии, а в теории информации оно толкуется как мера неопределенности какого опыта, который может иметь разные результаты.
Ю.Канигин, обращаясь к анализу энтропии в контексте экономических и управленческих процессов, отмечает, что энтропия - это величина, характеризующая степень отклонения социальных систем от их эталонного состояния. Также он утверждает, что "энтропия - не просто мера упорядоченности органических систем, а скорее, мера релевантности (соответствия) их состояния имеющимся целевым установкам".
Близким к энтропии феноменом является хаос. В первом приближении хаос можно определить как абсолютную энтропию, или как критический уровень беспорядка в системе, инициирует переход к новому качеству. Интересной в этом контексте следующая мысль, проработана в специальном исследовании "Феномен социального хаоса: философский анализ».
Когда социальная общность организована в рамках государства, то цикл "социальный порядок - социальный хаос - новый социальный порядок" становится элементом исторической динамики при достижении определенного уровня усложненности в экономической сфере (устойчивое производство подоходного продукта), в социальной сфере (устойчивые механизмы воспроизводства классовой структуры, формирование городов и, как следствие, уплотнение социальных контактов), в духовной сфере (устойчивое функционирование социетальной психики как способности общества к адекватному отражению реальности и закрепление социального опыта в общественном сознании и в коллективном бессознательном).
Каскад таких циклов, выводит социальную систему на качественно новый виток общественного развития, в зависимости от теории, сквозь призму которой рассматривается этот процесс, - выступает как выход или на новую общественно-экономическую формацию, или на новую цивилизацию. Непосредственно для этнонациональной плоскости бытия этот цикл означает, в первую очередь, чередование периодов скрытого и явного существования нации.
Итак, хаос возникает своеобразным потенциалом порядке. И в этом смысле кризис (переходный период между качественно отличными этапами развития системы) также надо понимать не только и не столько как пик разрушения, а скорее как момент реализации потенции динамического хаоса проявляется в эмерджентные самоорганизации формировании новых объектов.
Энтропия как неустойчивость, неравновесность, неустроенность, хаотичность системы выполняет по отношению к ней ряд важных функций:
-Энтропия является фактором приспособления системы к изменяющейся внешней среды и подготовки к возможным сценариям будущего;
-Энтропия, обеспечена внутренней разнообразием системы, является основанием для того, ее компонентами единства;
-Неустойчивость является надежным механизмом "вывода" системы тенденцию самоструктурирования открытого нелинейной среды и на выбор одного из вариантов;
-Энтропия является средством синхронизации темпов развития компонентов системы и тем самым сохранения ее целостности;
-Хаотическое состояние выступает стимулом, толчком эволюции, выходом из эволюционного тупика;
-Неустроенность и энтропия является фактором обновления сложной системы.
Понятием, наиболее эффективно работает на поиск адекватных определений социальной энтропии, Л.Бевзенко считает понятие переживания. В переживании должно содержаться ощущение порядка в этом мире, оно должно нести полуосознанных информацию о месте, которое занимает конкретный человек в этом порядке - "и именно это чувство", - по Л.Бевзенко - «будет тем индивидуальным вкладом в энтропию общества, которую мы хотим определить».
Думается, что чувства, переживания или другие составляющие психики личности нельзя считать первоисточником социальной энтропии, а, скорее, следствием: переживание индивидом социального порядка и своего места в системе в большей степени зависит от реальности, которыми являются общественные отношения. Бытие определяет сознание, и поэтому личностное переживание - это только ощущение порядка и беспорядка, это переживание уровня социальной энтропии; сам же уровень социальной энтропии зависит от порядка и беспорядка в общественных отношениях.
Очень полезным относительно исследования социальных систем является понимание того, что энтропия системы будет тем выше, чем большим количеством способов можно поменять между собой элементы системы без повреждения общего системного качества. Из этого можно определить, что энтропия - это мера однородности элементов системы, или, с другой стороны, - степень их уникальности, ведь эти два явления диалектически взаимосвязаны.
Нельзя абсолютно противопоставлять понятия энтропии и негэнтропии, ведь они диалектически взаимосвязаны. Как видим, практически в любом случае, при различных толкованиях этих терминов, под энтропией понимают меру - беспорядка, или однородности, или диссипации энергии, или соответствия эталонному состоянию и тому подобное. По Гегелю, мера "как единство качества и количества" есть "определенное количество, с которой связана... некоторая качество". Если энтропия является мерой беспорядка системы, то она одновременно определяет, как уровень ее беспорядка, так и уровень ее порядка - например, в процентном отношении.
Поэтому в широком смысле энтропия - это характеристика, определяющая соотношение уровня порядка и беспорядка системы. В узком же смысле для конкретизации и расчета соответствующих величин отдельно выделяют два показателя - энтропию и негэнтропии. Иными словами, социальная система имеет одну определяющую динамическую характеристику - социальную энтропию, которую можно выразить математически двумя взаимосвязанными показателями - энтропии и негэнтропии.
В контексте авторского толкования энтропии в широком смысле как меры и беспорядка, и порядка у читателя естественно может возникнуть замечания, что такой взгляд противоречит стереотипным трактовкой энтропии, неґентропии и информации. В первую очередь, это замечание может касаться того, что традиционно термин "энтропия" означает неустроенность системы, а для названия упорядоченности используются (как синонимичные) понятие "информация" и "Негэнтропия". Однако стоит согласиться с замечанием В.Васильковои, что постепенная экспансия термина "энтропия" ставит больше вопросов, чем дает ответов - в частности, до сих пор не ясно, "в какой мере установления социального порядка можно отождествлять с энтропийными процессами (можно сказать, что благоустройство - это негэнтропийный тенденция или, наоборот, оно связано с ростом энтропии)?».
"В этих и других вопросах, - продолжает исследователь, - оказывается неоднозначность толкования основных атрибутов общественного порядка. Причем... эта неоднозначность может проявляться в рамках даже одного научного направления».
Вся эта неясность подчеркивает необходимость согласования авторского толкования с разведками, которые стали классическими для сферы кибернетики, теории информации, теории систем и тому подобное.
Специальное обращение частности к трудам Л.Берталанфи, Л.Брилюена, Н.Винера, У.Р.Ешби позволяет подтвердить отсутствие очевидной противоречия предложенного толкования с их концепциями, а иногда увидеть несогласованность даже между взглядами самих классиков.
Действительно, "родители" кибернетики и теории систем связывают энтропию с неустроенностью, неустойчивостью, динамичностью и тому подобное. Например, полностью разделяя в этом вопросе концепцию К.Шеннона, У.Р.Ешби объясняет энтропию как меру количества разнообразия в определенной совокупности (наборе) объектов, величина которой зависит от вероятностей реализации всех этих объектов (причем сумма вероятностей равна единицы).
Но нельзя не заметить, что в этом, как и в ранее приведенных толкованиях, энтропия определяется именно как мера определенного качества, в той или иной степени связана с неустроенностью, и именно это в первую очередь дает право на использование данного термина в широком понимании - учитывая вышеприведенные аргументы. Также в этой связи вспоминается тезис М.Форсе о том, что "порядок и беспорядок НЕ противопоставлены друг другу, то есть энтропийный хаос не обязательно хаосом в общем смысле слова, поскольку имеет место стабильная иерархия».
Второй сопротивление, что наиболее вероятно может возникнуть как реакция на предложенное разведения понятий, связанный с привычным вроде отождествлением негэнтропии и информации. Причем это замечание может касаться не только того, что информация и неґентропия - это, по сути, одно и то же, но и того, что энтропия и информация - противоположные величины. Авторская позиция заключается в том, что эти сроки (неґентропия и информация) безусловно близки по смыслу, но не тождественные, только связанные жестким причинно-следственной связью.
Да, действительно, классики кибернетики указывают на непосредственную связь между информацией и энтропией, в котором "термодинамическая энтропия есть мера недостатка информации о некоторой физической систему", а информация соответствует отрицательной энтропии - негэнтропии.
Но в другом месте Л.Брилюен пишет, что "изолированная система обладает Негэнтропия, если она обнаруживает возможность совершения механической или электрической работы: если система не имеет однородной температуры, а состоит из разных частей с различными температурами, она содержит некоторое количество негэнтропии». Также ученый говорит о "превращении информации в негэнтропию», о «количество неґентропии, необходимую для получения информации». В этих выражениях нетрудно увидеть, что неґентропия не отождествляется с информацией, последняя выступает предпосылкой или фактором неґентропии как способности осуществления работы.
Также, если вчитаться внимательнее в работу отца кибернетики, можно заметить, что Н.Винер связывает с энтропией и отрицательной энтропией не саму по себе информацию, а ее количество: "как количество информации в системе есть мера организованности системы, точно так же энтропия системы есть мера дезорганизованности системы "(курсив мой. - Г. Н.) [42, 56]. Или в другом месте: "количество информации... по сути есть некоторая отрицательная энтропия» [42, 124]. Вообще, теория информации абстрагируется от качественного содержания сообщения и его ценности и принимает во внимание только количество информации. Думается, философский смысл термина "информация" (от лат. "Informare" - сообщать, изображать, составлять представление о чем-то) должно быть шире и включать как количественную, так и качественную стороны сообщения.
Кроме того, противопоставление энтропии и информации определенным образом противоречит самим основам термодинамики, в которой энтропия противопоставляется энергии: "неґентропия... представляет качество энергии»; "Величина, названная энтропией... находится в обратной соответствия качества энергии». Также, если обратиться к "Общей теории систем" Л.Берталанфи, можно узнать, что, хотя "во многих случаях поток информации соответствует потоку энергии", это оправдывается далеко не всегда, и "можно легко привести примеры, когда поток информации противоположный потока энергии» - таким образом» информация, в общем, может выражаться в терминах энергии».
То, что информацию и неґентропию нельзя отождествлять лишь очень условно, хорошо видно из сформулированного Л.Брилюеном негэнтропийный принципа информации. Для его объяснения ученый разводит понятия свободной информации (которая возникает, когда возможны случаи рассматриваются как абстрактные и не имеют определенного физического смысла) и связанной информации (когда возможны случаи могут быть представлены как микросостояний физической системы) и указывает, что именно "н" связана информация = уменьшению энтропии = увеличению неґентропии ". В случае же свободной информации лучше не говорить о связи между информацией и энтропией [35, 200-201].
Итак, цитируемые тезисы и идеи классиков, на которых только было отмечено, вместе с предыдущими размышлениями автора, позволяют признать правомерность толкования информации как фактора упорядочения системы и говорить о ее негэнтропийный функцию.
Фундаментальной причиной неравномерности распределения энтропии в рамках системы можно считать один из основополагающих принципов самоорганизации - принцип нарушения симметрии. Согласно ему, образованные в процессе самоорганизации структуры возникают, как правило, вследствие нарушения симметрии. Поэтому реальные структуры характеризуется менее совершенной симметрией, чем фундаментальные теоретические законы, причем это касается практически всех основных видов симметрии.
На фоне уже названных толкований энтропии как неупорядоченности, хаоса и т.п., которые являются наиболее распространенными, встречается также увязывание энтропии с энергией системы. Так, В.Ебелинг и Р.Файстель утверждают, что количество энтропии некоторой системы есть мера обесценивания ее энергии: чем выше энтропия системы, тем быстрее обесценивается ее энергия. Российские исследователи социальной термодинамики предлагают толковать социальную энтропию как меру социальной энергии, связанной диссипативными процессами. Ни первая, ни вторая дефиниции не вступают в противоречие с пониманием энтропии как меры розупорядкування молекулярной структуры системы и того, что постоянный рост энтропии неизбежно.
Толкование энтропии как внутренней энергии системы особенно популярным в разработках в области физики и химии. Такое понимание можно с перспективой экстраполировать и на социальные системы, в первую очередь, ориентируясь на универсальность принципов самоорганизации сложных нелинейных систем и на то, что "восхождение эволюционной лестнице сложности не уменьшает значения синергетического изоморфизма".
Порядок в системе является сдерживающим, обеспечивающим постоянство началом, беспорядок - деструктивно-конструктивным, дающим начало обновлению и изменениям. Согласно энтропия как характеристика соотношения порядка и беспорядка в системе может характеризовать и соотношение между проявлениями способности системы к самосохранению и саморазвитию. Поэтому и для социальной системы энтропию можно понимать, как ее внутреннюю энергию: частично скрытую, частично - так, что реализуется именно сейчас.
Это в определенной степени характеризует и способность системы к действию. Ведь социальная энтропия в ее толкованиях имеет целый ряд последствий, в частности: энтропическая характеристика системы есть мера способности к коллективного действия. Или: энтропия характеризует способность системы к осуществлению социальной работы (при одинаковых энергетических возможностях эта способность выше в той системы, в которой ниже энтропия). Если уровень энтропии низкий, то действия личностей согласованы и, естественно, производительность их совместных усилий будет расти с увеличением такой согласованности. И наоборот, рост энтропийного показателя - первый признак ослабления способности социальной системы к эффективным коллективным действиям. С другой стороны, касательной к пониманию энтропии как основной динамической характеристики системы является идея о том, что экспорт энтропии выступает движущей силой процессов самоорганизации. Ведь потенциально к самоорганизации способны только те системы, которые могут выводить избыток энтропии наружу.
Первоначально основываясь главным образом на физических разработках, теория самоорганизации и сегодня может черпать по физике полезные перспективные идеи, в том числе и относительно энтропии социальных систем. Так, с позиций физики энтропию можно определить, как логарифм объема области фазового пространства, содержащий все точки, представляющие данное состояние физической системы, причем один и тот же состояние может быть представлен численностью точек фазового пространства, а одной и той же качества состояния (например, термодинамического равновесия) соответствует очень много таких возможных состояний. Для социальной синергетики это означает, что одинаковый уровень энтропии характеризует тождественны состояния социальной системы. Если эти состояния системы наступали ей в разные исторические периоды времени, то это перекликается с циклическим видением истории: например, на разных этапах развития населения украинских земель образовывались, с одной стороны, разные, а с другой - одинаковые по уровню энтропии формы государственности.
Такое видение дает еще одно важное следствие. Оказывается, что очень упорядоченные состояния физической системы занимают меньше области объема фазового пространства. То есть, например, разреженный газ характеризуется более высоким уровнем энтропии: разница между энтропией одного кубического метра газа и того же газа, сжатого до одного кубического сантиметра, составляет 1026. Действие этого принципа проявляется и в любой социальной системе: каждая из них содержит в себе управленческую подсистему, которая представляет основные потребности и интересы населения страны или трудового коллектива, - это подсистема характеризуется более низким уровнем энтропии, чем вся система, и обеспечивает эффективное функционирование не только управленческих органов, но и системы в целом.
Как утверждает А.Сулим, согласования жизнедеятельности отдельных субъектов реализуется на базе их взаимной экологической доповнювальности и соответствующего обмена ресурсами, на основе чего возникают разной степени устойчивые сообщества субъектов. Но сообщество приобретает черты популятивного (в отличие от индивидуализированного) типа только при условии наличия в нем модельно-репрезентативной подсистемы, которая олицетворяет целостность данного сообщества, программирует поведение участников и, в то же время, формируется с участием большинства из них. Такой репрезентативной подсистемой и возникает управленческая, от уровня энтропии которой, несомненно, зависит и уровень энтропии всей системы - будь то население страны в целом или трудовой коллектив отдельной организации или сгруппирована по другому критерию целостность.
Вообще, как утверждают физики, увеличение энтропии является необратимым процессом, так же, как и ход времени. В глобальном масштабе данная закономерность касается жизни Вселенной в целом, но это практически невозможно увидеть на примере отдельной организации или страны, которые через энтропию периодически меняют формы своего существования. К основным формам роста управленческой энтропии можно отнести следующие:
-нарушение процессов информационного обмена, в результате чего информация теряет достоверность, оперативность и ценность;
-постановка задач, которые не имеют ресурсов для выполнения или механизм их реализации неизвестен;
-попытки получить физически, социально, политически, экономически и т.д. невозможен результат;
-«конфликт целей», когда достижения поставленной цели одной из сторон исключает достижения ее другой (например, победа на выборах одного кандидата означает, что вся деятельность второго пошла исключительно на рост социальной энтропии) рост информационной избыточности и шума, прежде всего, документопотоков и норм управления, а также чрезмерное усложнение организационной структуры;
-неоправданный рост численности и количества звеньев управленческого аппарата и расходов на его содержание;
-усиление бюрократизации на фоне ослабления исполнительской дисциплины и ответственности;
-нарушение принципа субординации и смещение функций;
-увеличение барьеров между должностями и подразделениями как результат информационных разрывов в системе, несоответствия функционирования ее компонентов;
-рост некомпетентности отдельных работников даже высокого ранга, появление ситуаций, когда ни одно должностное лицо не может решить проблему до конца;
-увеличение рутинной части управленческой работы и уменьшения степени ее креативности.
Постепенный рост энтропии может привести хаотическое состояние элементов и структуры социальной системы. Иногда в литературе встречается слишком однозначное отождествление энтропии с хаосом, недопустимо, ведь это разные по содержанию понятия. Энтропия - это наиболее определяющая динамическая характеристика системы, ее нельзя отождествить с хаосом, поскольку она характеризует определенное соотношение порядка и хаоса. Хаотическое состояние системы наступает из- за чрезмерно высокого уровня ее энтропии и неизбежно приводит к ее качественных изменений. Итак, хаосом в полном смысле этого слова следует называть состояние, когда система вышла за пределы энтропийного коридора, то есть состояние абсолютной неупорядоченности системы.
На толковании энтропийного коридора необходимо остановиться подробнее, ведь анализ имеющейся литературы позволяет заметить определенную несогласованность в определении его границ. Так, согласно разработок Е.Седова, энтропийный коридор, то есть интервал значений энтропии, когда система сохраняет свои основные характеристики и может нормально функционировать, - это коридор от 20% до 33% энтропии. Снижение энтропийного показателя за минимальный предел делает систему Неадаптивные, ведь определенный уровень неравновесности, неустойчивости, неупорядоченности позволяет системе легче приспосабливаться к изменяющимся условиям. Рост энтропии более 33% вызывает переход системы к хаотическому состоянию, разрушение ее старой структуры и выход на качественно новый уровень. Причем в рамках определенного коридора оптимальным Е.Седов считал состояния, когда уровень энтропии составляет 20% от максимально возможного [193].
В работах других авторов указывается несколько отличная величина оптимального для социальных систем уровня энтропии. Так, А.Колков утверждает, что "в гармоничной системе соотношение хаоса и порядка тяготеет к" золотому сечению ", то есть предельное значение энтропии равно 0,382». Обоснованности такому определению оптимума энтропии добавляет то, что это соотношение ("энтропийного-гармоничная норма организации систем") было проверено в системах различной природы - лингвистических, космических, биологических, психических, технических - и везде подтвердило свое значение.
принцип соотношения качественных различий и "золотого сечения" энтропийной меры организации системы;
принцип структурно-иерархического роста разнообразия, или "конуса развития" (возникновение новых свойств возможно только за счет расширения диапазона развития, а переход на более высокие ступени развития качественно меняет систему взаимодействия);
принцип направления к единству и рост разнообразия (этот принцип накладывает на взаимодействии ограничения целеустремленности и, безусловно, создает своеобразные свойства взаимодействия - к которым следует отнести необходимость "всезьеднуючои взаимодействия»).
Итак, выход за верхнюю границу энтропийного коридора приводит систему к хаотическому состоянию. Переживая хаотичный период, закрытая система обычно разрушается, а открытая - настолько меняется, что ее уже необходимо толковать как новую систему с другими характеристиками. Однако основой для этих характеристик, согласно закону отрицания отрицания, становятся базовые характеристики старой системы, оставшихся актуальными для нее в новых условиях. Это процесс самовоспроизводства системы - обновленной по форме, но на старой содержательной основе.
Разумеется, для предотвращения выхода национальной системы за пределы энтропийного коридора государственная подсистема должна обеспечить действие факторов, которые тушили чрезмерное недовольство населения, или наличие феноменов-каналов для поглощения избыточной социальной активности. Мало того, чтобы обеспечить наличие таких факторов и каналов, важно сдерживать их действие в определенных рамках, чтобы не вызвать застойные явления социума. Пользуясь меткой метафорой Л.Бевзенко, "для течения самоорганизационного процесса важна разница между" нагревом "и" охлаждением "социума".
Длительное поддержание уровня социальной энтропии, менее критического, обеспечивается тем, что открытые системы (которыми являются социальные) характеризуются способностью получать свободную энергию из окружающего мира и выводить лишнюю энергию наружу - в результате такого взаимообмена энтропийные показатели и не превышают порогового значения. Для открытых систем характерна сбалансированность на входе и выходе, которая поддерживается только в неустойчивом, неравновесном состоянии, обуславливая тем самым постоянное движение системы к самообновлению. Поэтому системы, находящиеся в некотором постоянном соотношении с окружающей средой (еще можно назвать когерентными), проходят в своем развитии ряд качественно отличных стадий, сохраняя при этом свою целостность - то есть самовидтворюючись.
Таким образом, источником способности к самоорганизации этнонациональных систем следует считать их способность к диссипации, или даже вернее - неспособность быть недисипативнимы. Этнонациональные сообщества характеризуются высоким уровнем обмена веществом, энергией и информацией с внешней средой, и именно благодаря ему поддерживают свою структуру в далеком от равновесия состоянии, - в свою очередь - обусловливает их способность сохранять целостность при непрерывном самообновлении.
Говоря о том, что открытые системы способны уменьшать уровень энтропии с помощью вывода ее за свои пределы, полезно отметить условности понятия открытости. Во-первых, эта условность проявляется в том, что каждая система по своей сути является относительно закрытой - ведь это специфически выделена из среды совокупность элементов, которая имеет свои пределы. Во-вторых, если система регулярно обменивается с окружением ресурсами, причем их импорт эквивалентен экспорту, - то они так же в равном соотношении обмениваются и энтропией. Поэтому уровень последней в течение определенного времени сохраняется постоянным, вследствие чего повышение сложности и организованности системы не происходит.
Так становится понятным, что для поддержания жизнеспособности и для обеспечения саморазвития оптимальным является такой уровень открытости системы, когда она увеличивает как импорт активностей, так и их внутреннее производство с последующим обменом. В случае преимущества экспорта уровень энтропии системы постепенно уменьшается, а уровень упорядоченности соответственно возрастает, при этом растет и сложность системы. А увеличение импорта энтропии означает дезорганизацию внутренней среды, приводит данную систему к неустойчивому состоянию и к необходимости трансформации. В состоянии критической неустойчивости система становится открытой в полном смысле этого слова - когда она в каждой своей точке открыта для обмена ресурсами, а ее элементы и подсистемы готовы к кооперации в новом порядке.
Определяющим ориентиром самоорганизации систем, в том числе и этнонациональных, есть первоначальная необходимость порядке. (При этом под порядком понимается такой уровень организованности социальных связей и взаимодействий, который обеспечивает взаимную согласованность и предсказуемость компонентов системы, достаточную для сохранения ее целостности). Если речь идет о социальной системе, то первоисточником обеспечения этого порядка является стремление к стабильности каждого индивида как элемента этой системы - стабильности и внутренней, и внешней обстановки. Иными словами, свойственный человеку постоянный поиск порядке является отражением стремления как личности, так и любой социальной общности к самосохранению. Вторым фактором выступает цилеспрямовуюча деятельность управленческой подсистемы. И третьим фактором выступают благоприятные внешние условия. Действие этих факторов на практике непосредственно связана с колебаниями уровня социальной энтропии.
Понятно, по каким причинам энтропию можно считать детерминантой самоорганизации социальной системы, когда последняя развивается в пределах энтропийного коридора. Другое дело, почему после выхода системы верхней границы энтропийного коридора происходит воспроизводство ее старого порядка в новой форме. Речь идет о социальных системы, следовательно, общее направление самоорганизации сообществ, которые возникают или переструктуровуються, зависит, с одной стороны, от того, какие структурные модели, явно или латентно присущи социальному опыту данного общества, актуализируются, и от того - с другой стороны - какие фундаментальные личностные свойства детерминируют в каждом конкретном случае систему взаимодействий внутри сообщества. Обе стороны самоорганизации - на уровне групп и на уровне индивидов - неразрывно взаимосвязаны, ведь "социальные структуры суть структуры человеческих взаимодействий, а способность людей реализовывать те или иные взаимодействия зависит от их индивидуальной готовности вступать в эти взаимодействия (от их индивидуальной личностной структуры)».
Таким образом, можно считать в достаточной степени обоснованным тезис о том, что энтропия возникает детерминантой поэтапной самоорганизации этнонациональных систем. Такое понимание оправдывается, в первую очередь, толкованием энтропии не просто как меры беспорядка системы, а как соотношение уровня порядка и уровня беспорядка, что является основной динамической характеристикой системы. Содержательное наполнение понятия социальной энтропии раскрывается несколькими важными аспектами:
-величина социальной энтропии определяет степень порядка - беспорядка, равновесия - неравновесия, структурированности - неструктурированности, однородности - неоднородности, равенства - неравенства, свободы - ограничение, стабильности - нестабильности, знания - незнание;
-социальная энтропия - это внутренняя энергия социальной системы
-социальная энтропия - это также степень однородности элементов системы, или их уникальности;
-социальная энтропия определяет степень способности элементов социосистемы согласованной коллективной деятельности;
-социальная энтропия - это мера диссипации энергии социальной системы;
-социальная энтропия есть мера соответствия социальной системы ее эталонном состояния (который определяет организационно-управленческая подсистема в виде общих целей).
В общем понимании этнонациональное самоорганизация может быть представлена в виде этапов, качественная определенность и своеобразие которых в первую очередь зависит от присущего системе уровня социальной энтропии. Можно сказать, что изменения уровня энтропии, обуславливающих трансформации социальной системы, всегда связаны с нарушением и необходимости восстановления консенсуса, или взаимного согласия между ее членами. Нарушение консенсуса означает и нарушение общественного равновесия, для восстановления которой необходимо изменение социальной организации системы, - именно этим, в конце концов, обусловливается и потребность в создании нации.
Причиной колебания энтропийных показателей является нарушение и восстановление консенсуса не только между отдельными членами социума, но и между его большими подсистемами. С одной стороны (в политической плоскости), говорится о напряжении, периодически возникает между государством и гражданским обществом, с другой (в социокультурной) - между организационно-управленческой и сознательная-ценностной подсистемами. Если выделять политическую, экономическую и духовную сферы как основные в социуме, то можно согласиться, что это напряжение обусловливает поочередные изменения доминирование то первой, то второй, то третий.
Периодические колебания уровня социальной энтропии обусловливают не только пульсирующие дежурство разнокачественных этапов самоорганизации сообщества, в частности, периодов относительной устойчивости и неустойчивости. Они также влияют и на поступательно- регрессивное развитие социальной системы, можно измерить следующими общими показателями:
-Количество членов сообщества;
-Площадь, социосистемы занимает в мировом пространстве;
-Обобщенная сила - показатель, характеризующий соотношение взаимодействий внутри системы и между системой и ее окружением;
-Социальное давление - отношение обобщенной силы к длине границ;
-Достигнутый сообществом технологический уровень и его отношение к технологическому уровню, достигнутому человечеством.
Следует особо подчеркнуть, что это перечень показателей, характеризующих уровень прогресса / регресса социальной системы (а не определяют рамки и специфику процессов ее самоорганизации), так как некоторые авторы недостаточно обоснованно называют те или иные из этих переменных параметрами порядка.
В контексте взглядов, уровень социальной энтропии обусловливает чередование этапов возникновения, становления, зрелости, регрессивных изменений и исчезновение системы и современная украинская национальная сообщество находится именно на начальном этапе самоорганизации, следует подчеркнуть, что становление нации разворачивается как противоречивое единство процессов дифференциации и интеграции как отдельных граждан, так и двух главных подсистем как компонентов нации. Дифференциация элементов (и особенно политическая) постепенно углубляется, что в соответствии усиливает и их интеграцию. Но это имеет и обратную сторону, ведь национальная интеграция в определенной степени ограничивает дифференциацию в различных ее аспектах - однако это касается только дальнейшей дифференциации, а не подавление уже сложившегося многообразия.
При этом совокупность движущих сил становления национального организма из-за сложности последнего можно рассматривать лишь при матричной схеме: с одной стороны, источником становления нации является противоречие между потребностями этнических групп и невозможностью их удовлетворения без собственного государства, с другой - противоречие между старыми чертами системы и теми возникающие или между новой форме и содержанию социальной системы (ведь на этом этапе развития национальная система находится еще в неразвитом состоянии и старые черты остаются влиятельными для нее). Постепенно формируется и третий источник - противоречивое единство государства и гражданского общества. Но выделение этих противоположных подсистем сигнализирует начало перехода к состоянию и этапа зрелости системы, потому что такая система предпосылки для относительно устойчивого стабильного существования. Кстати, это становится основной причиной того, что система, которая перешла на этап зрелости, приобретает способность (и обычно быстро реализует эту свою способность) стать полноправным элементом иерархически высшей системы. Ведь развиваясь на высшем этапе прогрессивного развития как самостоятельная целостная система, сообщество одновременно развивается и как (сначала потенциальный) элемент более масштабного системного образования, с которым оно совпадает по внутренним тенденциями развития. Экспликация этой закономерности системной самоорганизации в украинской политической нации означает, что интеграция последней в европейскую и мировую системы возможна при условии, с одной стороны, достижения украинским обществом состояния зрелости, а с другой, - соответствия потребностям и тенденциям самоорганизации иерархически высших систем.
Ростом уровня внутрисистемной энтропии можно объяснить числе и сам факт возникновения политической нации на основе полиэтнического сообщества. Так, некоторые западные етнополитологы (например, Дж.Ротшильд, К.Уильямс, Смит) выделили по крайней мере три группы факторов, которые способствуют образованию политически консолидированной сообщества на этнической почве. Это: общежития в ограниченном географическом пространстве нескольких этносов с разными ментальностями, культурными, языковыми и другими различиями; отягощения их исторической судьбы взаимными оскорблениями, воспоминаниями о межэтнических конфликтах или даже войны, экономическую дискриминацию и тому подобное; появление в первоначально пассивном этнической среде политических лидеров, способных инициировать консолидацию общества, формулировать общую цель и задачи и убеждать в необходимости изменений.
Однако это лишь одна сторона взаимосвязи этничности с политикой. Содержание другой заключается не в "политизации этничности", которая является непременным условием нации, а в "етнизации политики", что является характерной чертой современного общественного развития и влияет на уровень энтропии социума. С одной стороны, это является положительным фактором (учитывая то, что он вызывает рост политической активности представителей разных этнических групп и репрезентацию их интересов на национальном уровне), а с другой - отрицательным (ведь этничность становится не просто источником формирования и выражения политических интересов, но и фактором политической борьбы). На начальном этапе формирования государства и в предыдущей, к- национальный, период этничность основном оказывается объектом политики, члены различных этнических групп направлены на достижение общей национальной цели. Но после получения собственной государственности и обозначения тем самым своего места на карте мира происходит всплеск этнических чувств и интересов. Это объясняется по крайней мере двумя побудительными мотивами. Во-первых, выдвижение этнической принадлежности населения на передний план служит средством конституирования его уникальности и самобытности, может продемонстрировать миру, чем ценный данный народ, и помочь утвердиться на мировой арене. Во-вторых, в процессе развития молодого государства правящая элита может увлечься или формированием нации с таким лицом, которое отвечает их личным стремлением, или чрезмерным подъемом рис титульного этноса как лицо национальной общности - в таком случае неизбежен рост активности представителей этнических групп (с разной численностью), которые испытывают определенное ограничение своих культурно-исторических интересов. Итак, первые годы развития нацией государства становятся своеобразной чертой, после которой этничность постепенно превращается из объекта политики в ее активного субъекта.
Итак, влияние степени энтропийности этнонациональной системы на процессы ее самоорганизации ощущается как на уровне этнической (к национальному), так и на уровне нации и наднациональных объединений. В этом контексте целесообразно выделять три основных слоя, или уровне действия механизмов самоорганизации этнонациональных сообществ:
-к национальным (уровень этносов и этнических групп) как сердцевина нации;
-национальный (уровень политизированных этносов, или этносов, что, создав свое государство, переродились в нацию);
-наднациональный (уровень наднациональных органов и объединений, предназначенных для объективного управления национальным развитием и арбитража).
С началом ХХ века противоречия исторического развития человечества снова привели сначала к единичным, а впоследствии и к глобальных трансформаций в смислоґенези, что обусловило и специфические изменения в механизмах социальной самоорганизации. Причиной этого стали специфические закономерности становления информационного общества в сочетании с развертыванием процессов глобализации и создания наднациональных объединений. Как отмечает Н.Крохмаль, формы закрепления и передачи смысла здесь переходят на качественно новый уровень: смысл становится не часть языка, а частью так называемых "концептуальных систем носителей языка" (Р.И.Павильонис), которые присущи отдельным субъектам познания и являются системами информации, включающие знания и мнения о действительности и возможное состояние мира. Этот уровень саморегуляции социального процесса исследовательница называет семантическим. Однако корректнее выделять для этого уровня информационные механизмы самоорганизации, ведь он характеризуется ускорением и углублением обмена информацией, увеличением ее объема и облегчением доступа к ней; вообще, информация становится основным национальным и наднациональным ресурсом.
На этом уровне распространяются информационные технологии, локальные и глобальные компьютерные сети, что позволяет охватить и углубить проникновение информации во все сферы жизни общества. Впечатляющий научно-технический прогресс, начавшийся в середине ХХ века, обусловливает переосмысление, в первую очередь, потребностей человека и общества. Это переосмысление происходит на качественно новом уровне, поскольку материальное развитие общества отходит на второй план, а на его место приходит духовный, который и вызывает изменения в обществе.
Однако, к сожалению, это практически все, что можно пока однозначно сказать об информационных механизмах самоорганизации этнонациональных систем. Эти механизмы еще нельзя исчерпывающе охарактеризовать, поскольку пока очень проблематично адекватно определить ту цепную реакцию, которая лежит в основе их действия. Однако можно выделить общие специфические черты наднационального уровня самоорганизации социальных систем, на котором действуют эти новые механизмы.
Главными субъектами этого уровня возникают наднациональные объединения и мировые правительства (ООН, Европарламент и т.д.), а также организации, отвечающие за отдельные сферы деятельности общества: военные (Совет Безопасности ООН), экономические (Международный валютный фонд), культурные (ЮНЕСКО), военные образования типа НАТО и Организации Варшавского Договора - логично, что это постепенно приводит к уменьшению роли отдельных государств. Причем роль государства как института подрывается не только "сверху" (развитием наднациональных структур), но и "снизу" (на уровне провинций и регионов). Против государства выступают и территории, которые не контролируются или плохо контролируются государством: зоны на границе нескольких стран (например, "золотой треугольник" в Юго-Восточной Азии) часть территории страны (Чечня в России); отдельные районы мегаполисов (Южный Бронкс в Нью-Йорке) [поз. см.: 117, 116-117].
В связи с соответствующим ростом потребности в согласовании национальных интересов и достижении компромисса ориентация на последний становится определяющей в межнациональных взаимодействиях. С другой стороны, в условиях становления информационной цивилизации первостепенное значение среди общественных процессов приобретает социально-конструктивная творчество, потому что инновации постепенно становятся необходимым условием конкурентоспособности любой социальной системы.
Если внимательно посмотреть на степень зрелости механизмов трех выделенных уровней самоорганизации применительно к современной украинской политической нации, то приходится констатировать довольно неутешительные факты. В историческом плане современный этап украинской нации характеризуется как переходный к информационной цивилизации, но реальных оснований для этого наработано достаточно мало.
В частности, на этапе этого перехода должна ощутимо расти организационная и даже кратологична роль гражданского общества. Однако в Украине он еще явно не готов к такому резкому усилению организационной функции и увеличение ответственности.
Общая картина в Украине такова, что негэнтропийный механизмы самовоспроизводства украинской политической нации более или менее эффективно действуют на первых двух уровнях, а развитием, динамическая составляющая самоорганизации охватывает все три.
Следует заметить, что выделенные три уровня механизмов самоорганизации этнонациональных систем различаются числе и тем, каким образом эти механизмы действуют на личностном уровне - то есть процесс в этом является определяющим. Действие иррациональных механизмов самовоспроизводства системы обеспечивается процессами имитации и уподобления со стороны отдельных индивидов. На национальном уровне (или для законодательных механизмов) таким основным фактором выступает законопослушность, а на наднациональном - компромиссно ориентирована креативность. Как уже отмечалось, выделенные механизмы не исчезали в истории человечества, они продолжают действовать и сегодня с разной силой в различных социумах. В зависимости от того, какие из определенных процессов и факторов личностной плоскости доминируют в социальной системе, можно определить господствующие механизмы самоорганизации. Так, для самоорганизации современной украинской нации приходится признать доминирующее значение иррациональных механизмов, законодательные механизмы находятся на начальном этапе формирования, поэтому их действие очень слабое. Из-за несформированности и через недостаточную теоретическую проработанность механизмов наднационального уровня и они в Украине практически не действуют, проявляясь разве что в форме осторожных внешних воздействий со стороны мирового сообщества.
Следствием всего этого является то, что современное состояние украинского социума характеризуется как хаотичный.
Понятие социального хаоса (а конкретнее динамического хаоса, потому что именно такая его разновидность свойственный социальным системам) действительно близким к понятию социальной энтропии. Здесь надо подчеркнуть, что в контексте теории социальной самоорганизации понятие динамического хаоса должно быть осмысленно через диалектику социальных функций хаоса, которая выражается в его способности понижать или повышать уровень социальной организации системы. Соответствующие противоположные механизмы смысл называть механизмами понижающего и повышающего хаоса. Действие первого из них оказывается в процессе деконструкции социальных отношений или институтов, что означает разрушение. А второй обеспечивает процесс активного социально- творческого конструирования и новаций, которые порождает другой вид хаоса (примером может служить принятие в обновленной стране численности новых законов, в которых население еще не привыкло).
Итак, хаос предстает не только фактором деструкции, но и своеобразным потенциалом порядке. И в этом смысле кризис (переходный период между качественно отличными этапами развития системы) также надо понимать не только и не столько как пик разрушения, а, скорее, как момент реализации потенции динамического хаоса проявляется в эмерджентные формирования новых самоорганизационных объектов.
Итак, социальная энтропия возникает определяющим параметром поэтапной самоорганизации общественных систем, в том числе и этнонациональных. Социальная энтропия определяет соотношение между упорядоченностью и хаотичностью структуры этнонациональной сообщества на каждом этапе и позволяет более детально объяснить процесс ее исторического развития. От уровня энтропии системы зависит и качественное своеобразие этапа ее самоорганизации.
Но уровень социальной энтропии не только отражает соотношение упорядоченности и хаотичности в структуре системы в каждый конкретный момент: на его корректирующие изменения направлено действие энтропийных механизмов. Вспомним, что в узком понимании они включают механизмы негэнтропийный (упорядочивая) и собственно энтропийные (дезорганизующие). Они тесно взаимосвязаны и постоянно сопровождают друг друга.
Правда, дезорганизующие механизмы редко включаются намеренно (разве что как вспомогательные, для разрушения устаревших элементов структуры) - чаще сознательно инициируются именно упорядочивая механизмы. В первую очередь, это связано с определяющим направлением всех нелинейных систем к максимальной устойчивости. Поэтому в дальнейших частях работы акцент полезно сделать именно на негэнтропийный механизмах самоорганизации этнонациональных систем, инициатором действия которых в основном являются государственная подсистема.
Однако в процессе классификации всех социальных механизмов на самоорганизации и энтропийные сформировалось понимание того, что самоорганизация является первоначальной, а управление и другие действия, направленные на корректировку уровня энтропии - производными. Поэтому, переходя к более детальному анализу действия механизмов обоих видов, логичнее начать с самоорганизационных. Итак, в следующем подразделе смысл обратиться к анализу гражданского общества как сферы социальной самоорганизации. Ведь, хотя самоорганизация происходит и в государственно-управленческой подсистеме национального организма, там она жестко ограничена специфическими функциями самой этой подсистемы. Максимальная же свобода самоорганизации (по крайней мере, теоретически) обеспечивается только в области гражданского общества.
2.3Глобализационные процессы и их влияние на деловую культуру
Появление постмодернистских теоретических структур есть демонстрация радикальных изменений в повседневности, которая не только сама вбирала новшества интеллектуально-теоретической базы, но и была их источником. Поэтому появляется необходимость обнаружения смещения смыслового и поискового ракурса в исследованиях глобализации, а также в содержательном и дискурсивном влиянии данных явлений на повседневный опыт субъектов в условиях всемирных изменений социального ракурса.
С этой задачей рассмотрим анализ некоторых определённых канонов и технологий, сильно влияющих на мир современного внутрисубъективного опыта. В процессе развития глобализация реализуется через проективные конструкции, все меньше похожа на воплощение исторического объективного много вариативного вектора и больше ‒ на вполощение сравнительно оправданный бизнес-проект в сфере возможного. И взаимодействие этих идей и поочерёдное их воплощение все яснее представляет собой мятежное вторжение в границы первичного мира неотъемлемого опыта повседневности, ценностное распространение в сферу сввященного, запрет традиционно-патриархального и противостояние с традиционными способами социокультурного взаимодействия.
Правительство в данных процессах имеет главную роль. Как писали П. Бергер и Т. Лукман, «определения реальности могут усиливаться с помощью полиции. Это, кстати, совсем не означает, что такие определения будут менее убедительными, чем те, что были приняты «добровольно», - власть в обществе включает власть над определением того, как будут организованы основные процессы социализации, а тем самым и власть над производством реальности».
Это заявление весьма оправдано, когда правительство начинает систематически использовать ложные знаки реальности в не правильной декодировке с целью принятия важных решений и воплощении масштабных геополитических задач. Также важно указать такой необходимый элемент дискурсивного укрепления превосходства властных объективированных структур в социуме, как создание информационного политкорректного дискурса. В начале он появляется в сфере социального в качестве культуры коммуникативного взаимодействия: последовательных языковых и информационно-символических партий, в ходе которых кодируется содержание социальных явлений для сокрытия в начале негативных сторон социокультурной реальности.
Однако в будущем политкорректный код, все сильнее сливался с официальным легетимизированным кодом в единых технологиях влияния на горизонтальные страты общества, начинает исполнять защитный в отношении правительства характер. В этом случае политкорректная кодировка использует весь арсенал технологий манипулятивного влияния на сознание массы.
В реалиях противостояние власти на междунациональном уровне политкорректный код является в образе обоюдоострой технологии преднамеренного информационного «сокрытия» и игры с подложными смыслами, когда есть реальная опасность расшифровки подлинных мотивов на уровне «утечки мозгов».
Таким образом, проникая в повседневность, политкорректный код не только помогает выявлению из сферы повседневного опыта большого слоя мыслеформ в результате замены реального кода «бытия» кодом утаивания истенных смыслов, но и ухудшает способность субъекта противостоять манипулятивому воздействию со стороны властных иститутов. Он также сокращает возможности дискурсивного противостояния, навыку различения и создает предпосылки для непредсказуемых изменений мировозреческих позиций в поле экзистирования.
Другим способом воздействия на повседневност и её изменения в соответствии с планом глобализационных мероприятий являеться поле экономики. Здесь главную роль исполняют монетарные технологии, воплощающиеся в уникальную мирозрительную модель. В качестве примера рассмотрим фундаменталистскую версию глобальных корпораций, которая нашла свое проявление в доктрине чикагской школы экономики М. Фридмана, превратившуюся со временем в своеобразную философию глобализирующихся элит.
Капитал, существующий сейчас в скольжении и транзакционном русле, выстраивает иные направления энергии и силы. Создаются такие структуры, которые являются впоследствии сравнительно свободными от создавшего их объединения игроков в активистской и деятельностной внутрисубъективной интерпретации реальности. По этому эти структуры обретают статус объективных формирований со своими значениями и смыслом, реализующие функции анонимного и принудительного влияния на весь характер и сперкт субъективных интерпретаций.
Фундаменталистская аппарат власти, на который указывал еще М. Фуко, теперь направлен на построение новых социальных структур. Они становятся условием явления иной системы ценностного регулирования, где капиталу отведена роль средства, цели, мерила успеха, самоутверждающего конструкта. Более того, он является неким не есттественным экзистенциалом особого статуса, на котором заканчиваються все прочие экзистенциалы в своем искривлённом векторе.
Инвестиционный монетаризм и финансовые операции в своих потоках не являются явными для интерпритации субъекта, далекого от необходимости распознования таких событий. Однако в силу своей озадачаности непосредственно повседневным бытом субъект должен готовиться к расшифроыки этих кодов. Так, не нужный заботам повседневности интерес к валюте, ценам на сырье и создание так благополучного экономического климата вызван сильной необходимостью узнавания ближайших и возможных вариантов интерсубъективного самосоздания и самовоспроизведения субъекта в ситуации неравного изменения глобальных денежных движений и увеличением виртуализации этих процессов.
Хотя распознавание в силу непредсказуемости для «взора из глубин» виртуальных инвестиционных, денежных транзакций выполняется главным образом по косвенным показателям, создавая экзистенциальное давление, опасения, неустойчивость и т.п. Сейчас социально обоснованный страх и смятение перемещаються в сторону страха оказаться «Неудачником» и страха потери поиска смысла в глобальном, опирающаяся не только на денежную доминанту, а ее изменённый модусом, нашедшим свое проявление в предельной виртуализации и инвестиционного скольжения капитала.
Это проявляется и в подчинённости оснований мирского бытия от индустрии акционных игр финансового инвистиционного прогнозирования, во многом определяющего принципиально другие пути распределения материального достатка.
Так, забота о ближнем в порядке «подлинной экзистенции» (М. Хайдеггер) является сейчас брошенной на обособленно-сегментированное плато повседневности, где раздробленность события все равно воплощается в преимущественно капиталистическом модусе, который открывает господство в качестве поддельного экзистенциала и точки соединения всех разновидностей экзистирования.
Испытывает деконструкцию и устойчивое основание общеевропейской культуры - свобода. Свобода, имеющая в европейской истории самодавлеющую ценностью, проявляется сейчас в новом модусе. Свобода самосоздания, самопредставления и самопланирования находящегося в ризоме субъекта связанна теперь с рассредоточением феноменального топоса, с ускользанием ценностных ориентиров повседневности в сторону оправдания низких вариантов существования, потерявшего родину.
При этом возрастает склонность к ее раздробленности, узорчатости, вследствие, технической и технологической укорененности. Угроза состоит в том, что рассредоточенность безусловно превращаеться во всеобщее единообразие наполнения «горизонта бытия» и выравниванием «неровностей» рельефа мира-текста.
А это приведет к вырождению социального и экономичсекого равенства, с одной стороны, и потери потенциала и возможности отличие- отличения - с другой. Формируется ситуация, когда в итоге наращевания воли к унификации законов получения повседневного навыка, а также покупательского отношения к существующему, в конце появляются условия, обесценивающие саму идею поиска и путешествия.
Удаление природных и государственных границ, разрушение образа и содержания единичного и неповторимого способны преобразовать сами скитания в поисках «иного» в пустоходение по плато на фоне бесконечной темпоральности. В конце и появляется ракурс обязательной деградации бытийственно фундированного отличия, а вместе с тем и увеличение бессилия отличения.
Единовременно происходит быстрое нарастание репрессивного характера капиталистических манифестаций в сфере повседневного существования. Это изменяет направления внимания, замыкает их на поддельные способы самоконструирования, а безграничная свобода потребительства в соучастии с увеличивающием угрозы целевой и обыденной «руинизации» децентрированного индивида способна искоренить возможность творческого саморазвития.
Поэтому, с положений социального конструктивизма глобализация как идея, теория и исполнение являет собой новую метафизику социокультурного мира в ее интерсубъективном восприятии, в котором молниностно уничтожаются государственные и культурные разграничения. Но при этом появляються механизмы, укрепляющие проявления ярко выраженной социальнокультурной сегрегации. Это некая претензия на выстраивание другой картины свободного мирового порядка, фундированного давлеющими концепциями потока, скольжения и «неустроенности» в опозицит верности дому и той священной земле, которую в традиционных паттернах разума берегут предки. Концептуальные конструкты являються неповторимыми «машинами», создающими новые идеи и коды упорядочивания социокультурного мира, одновременно они становятся и технологическими инструкциями его структурной реконструкции.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
На сегодня не существует единого подхода к определению содержания понятия «повседневность», и именно это открывает возможность для творческого поиска исследователю повседневной жизни и позволяет обогати не только мировой, но и отечественную историографию комплексом качественно новых работ как с методологии истории, так и с собственно исторических исследований.
Общепринятой трактовки понятия «повседневность» как предмета исторического исследования пока нет. Ученые, анализируя его содержательное наполнение, пытаются обобщить весь комплекс вопросов, которые наиболее полно отражали суть повседневной жизни обычного человека. Общим для большинства теоретических наработок является обращение к быту как основы повседневности.
Все дефиниции можно условно разделить на три группы: повседневность рассматривается как антитеза праздничности (А. Татаркина) повседневность как сочетание бытовых и ментальных характеристик повседневной жизни (А. Удод, Н. Пушкарева) определение повседневности через психоментальни характеристики индивида и общества (А. Лысенко). Также имеются попытки классифицировать предмет исследования по определенным обобщающими аспектами (А. Банников).
Говорить о консервативном большинстве среди населения страны можно достаточно условно и только в отношении приоритетов развития и позиционирования страны в глазах россиян. Консерватизм россиян проявляется в запросе на большую роль сильного государства во всех сферах жизни общества, но эта роль относится прежде всего к установке четких, действующих для всех правил игры и контролю их выполнения. Этатистко- державнические ориентации в развитии страны ни в коем случае не должны входить в конфликт с ценностями индивидуализма, предприимчивости, конкуренции, готовности брать ответственность свою жизнь на микроуровне, которыми население готово руководствоваться при соответствующих институциональных условиях.
В процессе классификации всех социальных механизмов на самоорганизации и энтропийные сформировалось понимание того, что самоорганизация является первоначальной, а управление и другие действия, направленные на корректировку уровня энтропии - производными. Поэтому, переходя к более детальному анализу действия механизмов обоих видов, логичнее начать с самоорганизационных. Итак, в следующем подразделе смысл обратиться к анализу гражданского общества как сферы социальной самоорганизации. Ведь, хотя самоорганизация происходит и в государственно-управленческой подсистеме национального организма, там она жестко ограничена специфическими функциями самой этой подсистемы. Максимальная же свобода самоорганизации (по крайней мере теоретически) обеспечивается только в области гражданского общества.
С точки зрения социального конструктивизма глобализация как задание, теория и исполнение являет собой новую скомбинированную метафизику социокультурного мира в ее интерсубъективном восприятии, в котором стремительно исчезают все границы. Однако при этом появляются механизмы, укрепляющие явления строгой социальной сегрегации. Это уникальная претензия на построение иной картины свободного мрипосторения, фундированного давлеющими концепциями потока, скольжения и «неустроенности» в опозицит верности дому и той священной земле, которую в традиционных паттернах разума берегут предки. Концептуальные конструкты являються неповторимыми «машинами», создающими новые идеи и коды упорядочивания социокультурного мира, одновременно они становятся и технологическими инструкциями его структурной реконструкции.
По итогам работы можно сделать вывод, что деловая культура РФ отличается от других стран имеющих большой потенциал в экономике. Это отличие зиждется на консервативных взглядах общества. Но глобализационные процессы помогают интеграции деловых практик, что даёт возможность надеяться на улучшения взаимодействия в бизнес сфере построенной начесной торговле, а не родственных связях.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
повседневность деловая культура
1.Аверина-Луговая Д. Междисциплинарные связи истории городской повседневности / Д Аверина-Луговая // История повседневности: теория и практика: материалы Всеукр. наук. конф. (Переяслав- Хмельницкий, 14-15 май 2010). - Переяслав-Хмельницкий: [б. в], 2010. - С. 62
2.Альков В. А. Повседневность: проблема дефиниции и предмета на локальном уровне / В. А. Альков // Гуржиивськи исторические чтения: сб. наук. пр. / ред. кол. В. А. Смелый, А. И. Гуржий, А. Г. Морозов. - Черкассы: Изд. Чабаненко Ю. А., 2014 - Вып. 7. - С. 98-101.
3.Банникова Е. В. повседневности как объект исторического исследования / Е. В. Банникова // современные исследования социальных проблем, 2011. - № 3 [Электронный ресурс] - Режим доступа: URL: http://sisp.nkras.ru/issues/2011/3/bannikova.pdf
4.Бауман 3. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 49
5.Бергер, Т. Лукман: пер. с англ. Е. Руткевича. - М.: Медиум, 1995. - 323 с
6.Бригадина А. В. Парадигма повседневности в ранней советской истории (1917 - начало 1920-х гг.): Проблемное поле исследований / В. Бригадина // Российские и славянские исследование: науч. сб. - Вып. 6 / редкол. А. П. Сальков, А. А. Яновский (отв. Ред.) И [др.] - Минск: БГУ, 2011. - С. 212-222
7.Бызов Л.Г. Избирательный цикл 2011/2012 гг. через призму ценностных и идейных противоречий общества // Мониторинг общественного мнения. 2013. № 3. С. 51- 60
8.Вамбольдт Н. повседневности в истории / Н. Вамбольдт, М. Шубина // Гуманитарные исследования: ежегодник. - Вып. 11: Межвузовский сб. науч. тр. - Омск: Изд-во ОмГТУ, 2006. - С. 97.
9.Гончарова А. Повседневная жизнь провинциального российского города на рубеже XIX - ХХ вв. (наматериалах Нижнего Поволжья): Автореф. дис.... Канд. ист. наук / А. Гончарова. - Астрахань, 2007. - 21 c. - С. 13.
10.Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Готово ли российское общество к модернизации? Аналити- ческий доклад. М., 2010.
11.Давыдов Ю.Н. Патологичность «состояния постмо- дерна // Социс. - 2001. - № 11. - С. 3-12.
12.Жвитиашвили А.Ш. Концептуальные истоки идеи глобализации // Социс. - 2003. - № 6. - С. 3-13
13.Жулев М. С. История повседневности жителей г. Кургана в 1929-1941 гг.: Автореф. дис.... Канд. ист.наук / М. С. Жулев. - Курган, 2004. - 24 с
14.Заболотная Т. История повседневности - «панацея от всех болезней» или ловушка для историка? / Т. Заболотная // История повседневности: теория и практика: материалы Всеукр. наук. конф. (Переяслав- Хмельницкий, 14-15 май 2010). - Переяслав-Хмельницкий: [б. в], 2010. - С. 39.
15.Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. - М.: Экс- мо, 2009. - 864 с 16.Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура
/М. Кастельс. - М., 2000. - 322 с.
17.Коваль Т.Б. Православная этика труда // Мир России. 1994. № 2.
.Коляструк О. Теоретико-методологические аспеты изучения повседневной жизни / О. Коляструк // Очерки повседневной жизни советской Укрины в период непа (1921-1928 гг.): кол. моногр. / отв. Ред. С.В. Кульчицкий: в 2 ч. - Ч. 1. - К.: Ин-т истории Украины НАН Украины, 2009. - 445 с. - С. 5-46.
19.Кляйн Н. Доктрина шока: пер. с англ. М. Завалова. - М.: Добрая книга, 2009. - 656 с.
20.Образ жизни в советской и постсоветской России: динамика изменений. М., 2009.
21.Панарин А.С. Глобальные деконструкции как новейшая стадия нигилизма // Панарин А.С. Русская культура перед вызовом постмодернизма. М., 2005
22.Прохоренко А. Характерные черты и особенности повседневной жизни научно-педагогической интеллигенции 40-х-50-х гг. ХХ в. / А. Прохоренко // История повседневности: теория и практика: материалы Всеукр. наук. конф. (Переяслав-Хмельницкий, 14-15 май 2010). - Переяслав-Хмельницкий: [б. и], 2010. - С. 187-189
23.Пушкарева Н. Л. «История повседневности» как направление исторических исследований / Н. Л. ПУШКарева // Сетевое издание Центра исследований и аналитики Фонда исторической перспективы «Перспективы» [Электронный ресурс] - Режим доступа: URL: http://www.perspektivy.info/history/istorija_povsednevnosti_kak_napravleni je_istoricheskih_issledovanij_2010-03-16.htm
24.Свинцова И. Городская повседневность в оценках российских исследователей / И. Свинцова // Вестник Карго, 2008 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://articlekz.com/article/4994
25.Смирнова Е. Д. Методы и подходы к исследованию повседневной жизни Средневековья / Е. Д. Смирнова // ХХ век: актуальные проблемы исторической науки: материалы междунар. науч. конф., посвящ. 70- летию ист. фак. БГУ. Минск, 15-16 апр. 2004 г. / ред кол. В. Н. Сидоровцов (отв. Ред.) И др. - Минск: БГУ, 2004. - С. 252-253.
26.Татаркиня А. Г. Теоретические основы изучения проблемы повседневности (региональный аспект) / А. Г. татаркиня // Мир культуры, науки, образования, 2007. - Вып. 1. - С. 72.
27.Удод А. А. История повседневности как методологическая проблема. По человековедческую историю Украины (об актуальность истории повседневности) / А. А. Удод [Электронный ресурс] - Режим доступа: URL: http://www.novadoba.org.ua/ukr/node/58
28.Удод А. Повседневная жизнь киевлян в условиях оккупации (сентябрь 1941 - ноябрь 1943): вопрос методологии и историографии / А. Удод // Проблемы истории Украины: факты, суждения, поиски: Межвед. сб. наук. пр. - 2006. - Вып. 15. - С. 386.
29.Чулкина Н.Л. Мир повседневности в языковом сознании русских: лингвокультурологиче- ское описание. М., 2009
30.Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. Очерки по феноменологической со- циологии. М., 2003
31.European Social Survey. URL: www.europeansocialsurvey.org 32.Ritzer G. The Globalization of Nothing. London, 2004
33.Schwartz S. Toward Refining the Theory of Basic Human Values in: Methods, Theories, and Empirical Applications in the Social Sciences / Ed. by S. Salzborn, E. Davidov, J. Reinecke. Wiesbaden: Springer, 2012
34.World Values Survey. URL: http://www.worldvaluessurvey.org/wvs.jsp