Пять мифов Петербурга
Пять мифов Петербурга
Лев ЛУРЬЕ
Во
все времена Петербург строился с оглядкой - на "золотой век", на
определенную идею, концепцию. Он всегда пытался воплотить некий идеал, лежавший
чаще в прошлом чем в будущем. Представление о Петербурге, его по выражению
Анциферова "миф" складывался и под влиянием этих идей и под
воздействием всего комплекса популярных и модных в разные эпохи умонастроений.
Скажем, ансамблевый принцип ампира, вытекал из идей просвещенного абсолютизма,
но отношение к самому Просвещению и абсолютизму со временем менялось. Итак, для
дешифровки семантики города нам необходимо понять и на какие образцы
ориентировались данное здание, интерьер, парк или градостроительный прием и то,
как воспринимала эти образцы и стоявший за ним шлейф ассоциаций каждая
последующая эпоха. Перечислим основные идеи и образцы и порождавшиеся ими мифы.
Барочный и классицистический Петербург. От Петра до Николая I архитектура
Петербурга воплощала идеи величия Российской империи, разрыва с старомосковской
"дикостью", прогресса, порядка, закона. Литература XYIII- первой
трети XIX века от Прокоповича до Батюшкова воспринимала этот комлекс идей прямо
и в общем разделяла их. Город построенный с чистого листа, олицетворение будущности
России воспринимался в духе идей прогресса и Просвещения. Петр оптимистически
попирал змею и оправданно поднимал Россию на дыбы. Со времен пушкинского
"Медного всадника" и вплоть до начала XX века отношение к
императорской России и к ее державному основателю резко меняется. И западники и
славянофилы считают Петербург воплощением строя основанного на произволе над
человеческой личностью. Для славянофилов важна еще и культурная чуждость России
постпетровской культуры и архитектуры этих, словами Достоевского,
"языческих храмов в чухонских болотах". В результате классический
Петербург воспринимается как бездушное скопище казарм и дворцов - нечто глубоко
формальное, неоригинальное, второсортное. Это ощущение города пропагандируется
"властителями дум" от Гоголя и Лермонтова до Достоевского и
Салтыкова-Щедрина. Оно продолжается в XX веке у символистов - прежде всего у
Блока, но и у Анненского ("потопить ли нас шведы забыли"). В
творчестве архитекторов, начиная с Тона, чувствуется желание как можно дальше
уйти от традиций классицизма и ампира, они как бы стесняются петербургского
"золотого века". Стасов пропагандирует "гениального"
Макарова, внедряющего в зодчество города древнерусский элемент. Мирискуссники и
акмеисты видят в "желтизне правительственных зданий" уже не только и
не столько воплощение России открытой на Запад, сколько памятник блистательному
"золотому веку" русской культуры. Петербургская архитектура
воспринимается как эталон, образец для подражания и стилизации. В советское
время изучение классического Петербурга становится на некоторое время одной из
немногих легально возможных в Ленинграде форм ностальгии по старому Петербургу.
"Летний сад", "Царское село", "Мойка, 12"
становятся понятиями-символами. От Анциферова и Яцевича до Грабаря, Аркина и
Гримма книги местных краеведов и историков архитектуры несут зашифрованное
послание об имперском прошлом. С другой стороны официальная поздне - сталинская
Россия черпает в классицистическом Петербурге некую модель для заимствования
этикета, архитектурных форм, геополитических идей. С 1950-х годов интерес к
классическому Петербургу вытесняется двумя другими мифами о Петербурге
серебрянного века и о Петербурге Достоевского (только декабристский миф в
брежневское время обращен собственно к "золотому веку"). Внимание к
классике в середине 1990-х связано с конъюнктурой международного антикварного
рынка, где всегда котировался "имперский" стиль.
Архитектура
периода эклектики воспринималась большинством современников и потомков как
уродливая и случайная. Это отношение преобладало среди большинства
искусствоведов, да и горожан. Пожалуй только Добужинский увидел своеобразную
красоту брандмауэров и дворов-колодцев. Переоценке города середины XIX века
способствовали "Петербург Достоевского" Н.П.Анциферова и
"Северная элегия" Анны Ахматовой . С конца 1950-х годов интерес к
творчеству Достоевского приобретает все более широкий характер
"Идиот" в БДТ; сенсационный успех иллюстраций Ильи Глазунова). К тому
же при всей незамысловатости рядовой "штукатурной" архитектуры эклектики
она выглядела человечной и разнообразной на фоне архитектуры
хрущевско-брежневской. В городских пейзажах "левого ЛОСХА" (Пакулин,
Крестовский), фотоискусстве (раньше всего у Бориса Смелова) Петербург
Достоевского предстает как-бы Петербургом par exellence. Представляется, что
потенциал мифа Петербурга Достоевского не исчерпан и когда-нибудь Казанская и
Литейная части станут такими же модными у рафинированных знатоков как
Петроградская сторона Восхищение "новой Америкой", редкое для русской
культуры удволетворения настоящим, было отчасти свойственно, самому первому
ядру петербургских пассеистов - мирискуссникам и акмеистам. Свидетельство тому,
скажем, книга Г.Лукомского "Новый Петербург". Но настоящий миф о 1913
годе был создан в постреволюционное время настоящими и внутренними эмигрантами.
И для Ахматовой, Мандельштама, Анциферова, Голлербаха и для Г.Иванова,
Одоевцевой, Оцупа "блистательный Сант-Петербург" становится
своеобразным градом Китежем, воплощением потерянной России. Именно полузапретная
информация о предреволюционной столице -ее рынках, журналах, архитекторах,
храмах, обычаях становится онтологической основой позднепетербургского мифа
1920-90-х годов. Своего апогея любовь к акмеизму, модерну, неоклассике
достигает в 1970-80 годы. После этого миф, ставший ядром идеологии
петербургского регионализма, быстро опошляется и становится частью местной
массовой культуры.
Цельного
мифа о Ленинграде у большевиков не было. Ранняя версия (до середины 1920-х)
годов исходила из идеи Петрограда как четвертого Рима, города в котором
началась мировая революция. Ленин становился в ряд с Константином и Петром.
Москва в будущем должна была оставаться столицей РСФСР, Петербург столицей
всемирного СССР, местоположением Коминтерна, председатель которого, Григорий
Зиновьев именно здесь имел свою ставку. Кировский и раннеждановский миф -
Ленинград, колыбель трех революций, город особый, но все же явно второй в СССР.
Рудименты петроградского и петербургского мифа считались политически опасными.
При всем своем различии "Дело краеведов" и "Дело ленинградского
центра" были направлены против местного регионализма. В послевоенное время
появляется "блокадный миф", дополняющий кировско-ждановский (Киров
после гибели становится местночтимым коммунистическим святым, потеснив Урицкого,
Володарского и прочих Крунштернов, Восковых, Толмачевых, Скороходовых). И Киров
и в особенности блокада становятся частью народного ленинградского мифа.
Возможно репрессии 1947-49 года против выходцев из Смольного с одной стороны, и
писателей с другой, связаны с потенциальными опасностями, которые ощущала в
этом мифе высшее руководство страны. В постсоветское время постепенно создается
миф романовско- ходыревский, имеющий две инкорнации - коммунистическую и
внепартийно-ностальгичесукую. В первой - Ленинград, город где без задержек
платили пенсии, дети ездили в пионерские лагеря, не было бандитов и нищих,
комсомол отличался боевитостью, строилось муниципальное жилье. Во втором
варианте - советский Ленинград город особой духовной культуры, город Мравинского,
Товстоногова, Акимова, истинной культуры, самый рафинированный город СССР
(отсюда идея "культурной столицы"). Ну и наконец ленинградский
неофициальный миф. Ленинград - город Бродского, Довлатова, "Сайгона",
Гребенщикова, Науменко, Цоя, "Митьков", "системы" - столица
неофициальной России. Все пять петербургских мифов имеют свойства порождать
актуальную культуру. Это не значит, что другие мифемы не могут быть и не будут
использованы в дальнейшем.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.gif.ru