Творчество Г. Р. Державина с религиозной точки зрения
Доклад по литературе
на тему: «Творчество Гаврилы
Романовича Державина с религиозной точки зрения».
Изучая творчество как всемирно
известных, так и малоизвестных или практически неизвестных русских поэтов, бесчисленное
количество раз имеешь возможность убедиться в том, какую высокую роль отводили
они Богу в своей жизни, отражая в произведениях победу света над тьмой, истины
над ложью, добра над злом. В
глубоком понимании человеческой души и духа наши поэты раскрывают торжество
бессмертия над тлением и радость перехода из временной, земной жизни в жизнь
вечную, божественную.
Переносившая и в царские, и в советские времена бремя гонений, ссылок и тюрем,
обвинявшаяся в инакомыслии и космополитизме, находившаяся под угрозой лишиться
своих духовных корней в период государственного атеизма, русская поэзия никогда
не утрачивала жизненную силу и связь с Небом. Русские поэты - не те безбожники
и отступники, о которых нам много лет вещали. Более глубокое знакомство с их творчеством
убедительно показывает, что Бог Библии и Бог русских поэтов - один и тот же
Бог.
По-разному звучат мотивы поэтов, когда они, испытывая побуждение отойти от
мирских проблем, обращаются к первостепенным вопросам бытия и касаются в той
или иной форме взаимоотношений между Богом и человеком, - иногда по-детски
радостно, иногда смиренно и благоговейно, а иногда трагически.
Задача моего доклада – осветить с религиозной точки
зрения деятельность Гаврилы Романовича Державина. Но для начала – несколько слов
из его биографии.
Первенец в семье Державиных родился 3-го июля 1743
года, в воскресенье, и был назван по празднуемому 13-го числа этого месяца
собору архангела Гавриила. Новорожденный был так мал, тощ и слаб, что сочли
нужным, по местному народному обычаю, запекать его в хлебе. А через год мальчик
произнес свое первое слово. Дело случилось в один из зимних месяцев, когда на
звездное небо явилась комета. Сидя на руках у няньки, маленький Гаврила,
показав в небо пальчиком, произнес: «Бог!». Насколько символичным можно считать
этот момент в жизни Державина – будет видно далее.
Уже на пятом году Гаврила выучился читать. Этим он
обязан был матери, которая и потом приохочивала его к чтению, особенно духовных
книг, награждая за внимание игрушками и сладостями. После первых ее уроков
учителями Державина в чтении и письме сделались церковники. Известно, что не
только в 1-й половине 18-го века, но еще и в последние десятилетия люди этого
звания были у нас главными проводниками грамотности.
Когда Гавриле Державину исполнилось 11 лет, его
семья потеряла своего кормильца. Именно поэтому, будучи человеком благородного
происхождения, Гаврила был записан в Преображенский полк всего лишь солдатом.
Некому было хлопотать о более высоком звании для юноши, между тем как многие
другие дворяне около того же времени начинали военную службу в армии с
офицерских или, по крайней мере, с унтер-офицерских чинов. У Державина же, как
он сам говорил, «протекторов не было», что, впрочем, не помешало ему
впоследствии по назначению Екатерины II стать тамбовским губернатором, а позднее, уже при Александре I – министром юстиции.
За свою жизнь Гаврила Романович успевает
поучаствовать в дворцовом перевороте, возведшем на престол Екатерину (1762),
принять участие в подавлении Пугачевского восстания (1773-1775), наконец, быть
отданным под суд и получить оправдательный приговор. А еще успел оставить после
себя светлую память в виде множества литературных творений.
Гаврила Романович Державин вступил в литературу уже
немолодым, много повидавшим и пережившим человеком со стихами, говорившими о
бренности жизни, о смерти и бессмертии. И закончил путь монументальным
восьмистишием, одой «На тленность». Он написал оду за два дня до кончины и
подтвердил этим, что остался поэтом в мире до гробовой доски.
Многие современники Державина считали его
придворным поэтом. Но он никогда таковым не был, несмотря на попытки склонить
его к этому. Державин не мог стать ручным стихотворцем, хотя бы из-за своего
горячего нрава. «В правде черт», - говорил он сам о себе. Характер заставлял
его наперекор вельможам и царям говорить «истину... с улыбкой». Ясно, что без
простодушной улыбки, себе на уме, царям ничего не скажешь. А Державин говорил и
умел, пусть не всегда, добиваться своего, зная, что правда на его стороне.
В сознании своей правоты он обращался в стихах к
Богу, к Высшему Судии. Находясь под судом после тамбовского губернаторства, в
оде «Величество Божие» он создает гимн во славу Творца, но не может не
воскликнуть:
Но грешных пламя и язык
Да истребит десницы строга!
Эта мысль была почерпнута поэтом из одного из псалмов
книги Давида. После счастливого оправдания Державин обращается еще к одному
псалму «Милость и суд воспою Тебе, Господи», и под гнетом мучающих его
размышлений о суде и справедливости поэт вновь и вновь развивает излюбленную
тему, используя ту же неисчерпаемую книгу Давида. В переложении очередного
псалма «Истинное счастие» он вновь обрушивается на «беззаконников»:
Они с лица земли стряхнутся,
Развеются и разнесутся,
Как ветром возметенный прах.
Используя псалом в стихотворении «Радость о
правосудии», Державин говорит:
Да правый суд я покажу,
Колеблемы столпы земные
В переложении из псалма «Доказательство творческого
бытия» поэт рисует величественную картину мира:
Небеса вещают Божью славу...
Нощи нощь приносит весть...
Охватывая в воображении как бы сразу все мироздание,
бездны и выси, поэт словно стремится взлететь туда, где можно дышать полно, не
боясь ледяного и разряженного воздуха. Но это удавалось ему далеко не всегда. А
если удавалось, то оттого, что ногами он всегда крепко стоял на земле. Его
чеканное (через Юнга восходящее еще к библейскому) «я червь - я Бог» было и
метафорой, рисующей образ самого поэта. Ведь о том же позднее говорит и Пушкин,
являя поэта, погруженного в «заботы суетного света», но с душой, готовой
встрепенуться, как «пробудившийся орел». Державин искренне полагал, что поэт
призван изобразить человеческую душу, словно художник-акварелист, не отрывающий
от листа бумаги кисти, пока рисунок не закончен. Это удалось ему в оде
«Бессмертие души»:
Как червь, оставя паутину
И в бабочке взяв новый вид,
В лазурну воздуха равнину
На крыльях блещущих летит,
В прекрасном веселясь убранстве,
С цветов садится на цветы:
Так и душа небес в пространстве
Не будешь ли бессмертна ты?
Определив в «Доказательстве Творческого бытия»
гармонию мироздания как главный аргумент Божьего присутствия в мире, Державин
живописует его картины с лирическим удивлением перед Творением, перед грозной и
прекрасной его тайной, а не просто как созерцатель:
В тяжелой колеснице грома Гроза,
на тьме воздушных крыл,
Как страшная гора несома,
Жмет воздух под собой, - и пыль
И поит кипят, летят волнами,
Древа вверьх вержутся корнями,
Ревут брега и воет лес...
Ода «Бог» увидела свет, когда Гаврила Романович
печатал свои работы в «Собеседнике любителей российского слова», - именно со
страниц этого издания предстала она миру. К этой оде относится еще одна
любопытная биографическая подробность. Произведение было начато поэтом еще в
1780 году в Светлое Христово воскресение, по возвращении от заутрени; но служба
и столичные развлечения долго не давали ему снова приняться за нее. Выйдя в
отставку в феврале 1784 года, он решился, для окончания этой оды, на короткое
время уединиться. Сказав жене, что едет в свое белорусское имение, которое еще
не видел, он остановился в Нарве и там на несколько дней снял себе маленькую
комнату. В этой комнатке из-под пера Державина и вышла большая часть оды.
Запершись, он писал несколько дней. А когда произведение уже подходило к
завершению, Гаврила Романович, не дописав последней строфы, заснул перед самым
рассветом. Вдруг ему показалось, что по стенам бегает яркий свет; слезы ручьями
полились из глаз; он встал и при свете лампады в одночасье дописал последнюю
строфу.
Успех оды превзошел все ожидания Державина. Еще при
жизни автора она была переведена на более чем сто языков. А один русский
путешественник полвека спустя после ее написания с изумлением обнаружил у
высокопоставленного японского чиновника дома на стене перевод (соответственно в
иероглифах) все той же оды. Скорее всего, кроме блестящих картин природы и
возвышенных мыслей в оде привлекало лирическое воодушевление и искренность,
которые резко отличают ее от большей части произведений этого периода на других
языках. В ней нет ничего лишнего: поэт прямо стремится к своей цели, и поэтому
эта ода поражает быстротою движения, сжатостью и выдержанностью.[1]
Бог у Державина – это песнь, и восхищенное любование
мирозданием, и определение своего места в нем, это – и удивление перед
Создателем и созданием, и своеобразный лирический символ веры.
О,
Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества!
Дух всюду Сущий и Единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все Cобою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем - Бог!
Измерить океан глубокий,
Cочесть пески, лучи планет
Xотя и мог бы ум высокий, -
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь
мысль к Тебе взнестись дерзает, -
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
Хаоса бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В Cебе Cамом Ты основал:
Cебя Cобою составляя,
Cобою
из Cебя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Cоздавый все единым Словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
Ты цепь существ в Cебе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вертятся, зыблются, сияют, -
Так звезды в безднах под Тобой.
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи
животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипяший сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры -
Перед Тобой - как нощь пред днем.
Как капля в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, - и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною:
А я перед Тобой - ничто!
Ничто! - Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! - Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь - конечно есть и Ты!
Ты есть! - Природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть - и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где
кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь - я раб - я червь - я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? - безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ Податель,
Душа души моей и Царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! - в бессмертие Твое.
Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной радости теряться
И благодарны слезы лить.
Осмыслив изложенные моменты из творческого поэтического
наследия Гаврилы Романовича Державина, можно утверждать, что и назначение поэта он видел
прежде всего в посредничестве между Создателем и людьми. Первым словом
маленького ребенка Гаврилы Державина было слово «Бог» и последним словом было
тоже «Бог». В уединенном имении умирал уже не бывший министр юстиции, не тайный
советник, не статс-секретарь, а просто раб Божий Гавриил. Холодящей рукой он
стал писать свое последнее стихотворение, подражая великому библейскому автору
Экклесиасту – о бренности просисходящего. А когда этой бренности хотел
противопоставить небесный свет, то уже не смог – перо выпало из рук…
Но Державинские представления о поэзии и поэте
вобрал в свое творчество великий Пушкин – Державин благословил его как
прекрасное будущее России, которое еще с большей лукавинкой улыбалось царям,
отстаивая правду на земле, еще более откровенно говорило с Богом и людьми о
смысле бытия.
Список использованной литературы:
1) Грот Я., «Жизнь Державина», Москва, «Алгоритм», 1997г.
3) Благой Д. Д., «Державин», Москва, 1944г.;
4) Западов А. В., «Мастерство Державина», Москва, 1958г.;
5) Серман И. З., «Державин», Ленинград, 1967г.;
6) История русской литературы XVIII в. Библиографический указатель,
Ленинград, 1968г.
7) Интернет
[1] Я. Грот